Средневековые сказки - Яна Александровна Гецеу

– Алиса, – хотела было позвать её Маргарета, но голос не слушался, весь растворившись где-то глубоко у неё внутри… где-то в животе… Там, где она вдруг с отвратительной неминуемостью ощутила – что-то не так. Совсем не так. Что-то ужасающе и смертельно не так! В панике она ощупала свой впалый живот, и на миг ей почудилось, что там что-то шевельнулось… О нет, о боже, что это?! «Да нет там ничего, не Дьявол же вселился!» – робко попыталась она успокоиться. Но кошмарное чувство никуда не делось, а только росло…

– Алиса! – наконец отчаянно выкрикнула она, и старуха, подавившись храпом, очнулась.

– Проснулась, голубка моя, проснулась, красавица! – запричитала она и кинулась к госпоже.

«Зло это всё, морок проклятый, нет там ничего!» – решительно сказала себе девушка и попросила воды.

* * *

И закружилось-завертелось, и понеслось в каждый уголок княжества – свадьба, свадьба! Птицы трещали только о свадьбе, каждая мышь пищала о свадьбе и, говорят, даже в брюхе небывало огромной рыбины нашли обручальное кольцо! Ну точно как в сказке! Рыбу эту доставили на княжескую кухню, под ножи приглашённой сотни поваров, а куда кольцо дели… кто ж его теперь разберёт!

Счастливый отец, довольный князь, роскошный пир, десять тысяч свечей, старинный храм до небес, не счесть именитых гостей!

И юная невеста – как невинный тонконогий олень под прицелом тысячи тысяч охотников. Все только на неё и глядят, а она, как в бреду, под непроницаемой белой фатой осторожно ощупывает свой живот. Она уже не сомневалась ни на секунду – беременна, тяжела! Но как? От кого? Не Дева Мария же она, так какого беса… каким образом? Она почти не слышала, и ничего не видела, и не хотела вникать, что там творится за белым густым туманом её фаты, ей нужно было знать только одно – как?!

Она сразу не заметила, что старуха Алиса ей что-то говорит. Прислушалась – зовёт в отхожее место. Невеста покачала головой – не хочу, мол.

– Да не для того я, глупышка ты, – бормочет нянька, – пойдём же, не упрямься, надо мне с тобой перекинуться парой слов!

Делать нечего, надо так надо, и Маргарета неуклюже поднялась из-за стола. Пара служанок собралась было увязаться за ними, но Алиса так зыркнула на них, что те осеклись.

Нянька отвела Маргарету в тёмный уголок, извлекла из необъятных юбок своих тёмную бутыль.

– Что это? – равнодушно спросила Маргарета, но мысли её были все об одном…

– Ты выпей, вино это! – проворчала Алиса.

– Мне нельзя, я невеста, не положено, – прошептала Маргарета механически. В животе её кто-то жил, дитя или сам чёрт? О боже, господи помилуй!

– Да ты не упрямься, выпей, никто не узнает, а тебе надо! – горячо шептала нянька. – Ты уж поверь мне, милая!

Маргарета равнодушно взяла бутылку и, когда нянька откинула фату с её лица, отпила два глотка.

– Ты больше пей, больше, голубка моя! – шептала ей прямо в ухо старуха.

– Не хочу больше, – покачала головой Маргарета.

– Да ты дурочка ли? – заругалась нянька. – Князь, он видала какой? Этот тебя не пожалеет, сорвёт, как цветочек в поле, а так… так переживёшь, все полехше будет!

– Полегче от чего? – поморщилась Маргарета, но к бутылке приложилась основательно. Дыхание сбилось, глаза застелило, как от первой слезы. Да бог бы с ним, с князем, с животом-то что ей делать?

– Охо-хо, егоза ты моя дорогая, – нянька забрала у неё бутыль, опустила фату и, утерев мокрые глаза, щедрыми глотками допила остатки. Сунув бутылку за тяжёлую пыльную штору, она взяла свою милую девочку под руку и повела обратно на добрый свадебный пир.

Нянька оказалась права – юная жена ничего не почувствовала, что бы там князь ни делал с ней, она даже не помнила. Только и думала о том, что у неё в животе, в животе, в животе…

Об этом же и больше ни о чём терзалась она в первые свои замужние семь месяцев. Ни прощание с родным замком, ни напутствия отца, ни дорога в новый дом – ни-че-го не запомнилось. «Что там, почему оно там, как скоро оно начнёт разрывать меня и каково оно окажется? И не умру ли я родами?!» – летали, опутывали, залепляли рот и глаза страшные, глухие, хищные мысли-кровопийцы. А проклятый живот округлился и рос, рос, как гриб на старом дереве, и тот, кто был внутри, пил из Маргареты жизненный сок. На пятый месяц она уверилась, что то, что там внутри, непременно её убьёт. Князь места себе не находил от счастья – так скоро Господь благословил его стать отцом! Слуги холодную, надменную и равнодушную Маргарету невзлюбили, но не смели никак неприязнь выражать. Её нянька Алиса сходу стала всем в замке заправлять – если князю на радостях не до того, а госпожа в беременности совсем поглупела, ну так кто осудит?

Ровно через семь месяцев после свадьбы, Маргарета перебирала свежесрезанные цветы, чтобы поставить в вазу в своей опочивальне, но вдруг замерла, охнула и упала на колени, скорчившись в адской муке, – началось!

Рожала молодая княгиня невыразимо долго и беспросветно тяжело. Бредила, металась, исходила криком, истекала кровью. Звала отца, проклинала лекаря, рыдала, жаловалась на ангелов, что не хотят забрать её на небеса к матушке…

Князь уже даже почти смирился с недобрыми пророчествами повитух и молил лишь об одном: «Сохрани, Господи, жизнь невинному ребёнку, оставь наследника… А госпожа княгиня Маргарета… какой будет воля твоя – я приму!»

На пятые сутки, когда уже никто не ждал ничего хорошего, истерзанная княгиня затихла… Три её повитухи переглянулись с неизбежностью в глазах и подняли руки для крестного знамения, когда вдруг раздался дикий, страшный, раздирающий всех, кто слышал его, крик и показалась тёмная, окровавленная головка…

В княжеские покои без стука ворвалась Алиса и – неслыханная дерзость! – разбудила князя, тряся его за плечи:

– Проснитесь, проснитесь же вы, господин! У вас дочка, дочка у вас! – орала нянька, счастливая и безумная. – Дочка, живая!

– Дочка? – прохрипел неуверенно спросонья измученный князь. Такой усталости не было с ним даже в самых грязных и промозглых болотах войны. – А княгиня что?

– Да в порядке она, живая тоже! – орала и чуть не плясала Алиса. – Идите скорее, живые они! Живые! – кричала она уже вслед ему, бегущему по коридору. – Уф, живые, слава тебе, Дева Мария, Богородица милосердная! – остановилась она и, довольная, утёрла лоб.

Весь замок будто с ума сошёл от радости. Только и слышно было: