Сторож брата моего - Тим Пауэрс

Когда Брэнуэлл вернулся в свою комнату, дверь за ним закрылась, и щелкнула задвижка, Страж запустил мощную лапу в ведро и потянул его на себя; ведро, брякнув жестью, завалилось на бок, и вода из него разлилась на весь коридор, вплоть до двери Брэнуэлла.

Потом он сел на место. Эмили утром будет бранить его за перевернутое ведро, но он все равно останется охранять ее дверь до тех пор, пока она не проснется.

Часть II

Сентябрь 1846 года

…Хлынул стремительный поток грязи и воды шириной от двадцати до тридцати ярдов и глубиной от четырех до пяти, который на протяжении шести или семи миль полностью или частично разрушил несколько каменных и деревянных мостов, вырывал с корнем деревья, обрушивал стены…

— Патрик Бронте. «Феномен, или описание небывалого взрыва холма, имевшего случиться в пустошах Хоуорта на 12-й день сентября 1824 года»

Глава 8

Эмили отодвинула засов на парадной двери приходского дома и вышла наружу.

С тех пор как шесть месяцев назад она нашла у подножия угрюмой громады Понден-кирк Алкуина Керзона, маршруты ее дальних прогулок по пустошам больше не приводили ее туда, но она частенько видела это место во снах. Сны обычно показывали ей черное нагромождение камней вдали, но минувшей ночью ей в подробностях привиделся тот день, когда трое детей отправились туда и оставили отметки своей кровью в пещере фей.

Закрыв за собой дверь и спускаясь с крыльца в проулок, ведущий мимо узкого кладбища к церкви, она полной грудью вдохнула холодный утренний воздух и помотала головой, отгоняя запавшие в память обрывки сновидения — юного Брэнуэлла с перочинным ножиком, свой собственный голос, произносящий: «Это, наверное, римский фундамент», и замечание Энн: «Это ведь не игра, верно? И это вовсе не имело никакого отношения к Марии».

Брэнуэлл сегодня, наверное, будет спать до полудня. Ну, оно и к лучшему.

Страж бодро рысил рядом с Эмили по еще влажным от утренней росы булыжникам, под короткой шерстью перекатывались могучие мышцы. Правую сторону пальто Эмили тяжело оттягивал отцовский пистолет, из которого она час назад выстрелила на кладбище.

Вот уже две недели отец и Шарлотта находились за тридцать миль от дома, в Манчестере, где Патрику сделали операцию по удалению катаракты, чтобы восстановить зрение. Окулист, проделавший операцию, уверял, что все получилось хорошо, но отцу нужно было провести четыре недели в постели, в темной комнате, и Шарлотта на это время сняла комнату в Манчестере.

Так что Эмили взяла на себя некоторые из неафишируемых обязанностей отца, ну а этим утром, в среду, ей пришлось кое-что сделать и в церкви.

Священник, присланный викарием Бредфордским на время болезни Патрика Бронте, во время воскресной службы читая Господню молитву по-английски, естественно, опустил латинскую фразу, которую уже почти век произносили в этой церкви по почину преподобного Гримшоу. И естественно, завершив молитву, он не позвонил в треугольник, как это всегда делал отец Эмили, — в треугольник, выкованный из куска того колокола, который звонил на похоронах Валлийца в 1771 году.

Жители деревни понимали, что священник скоро вернется, и поэтому многие из них улыбались и кивали, глядя на действия Эмили, очевидно считая, что она старается поддерживать принятый обычай. Чтобы не потребовалось приводить в церковь осла с сидящим на нем задом наперед человеком в множестве шляп.

Поравнявшись с боковой дверью церкви, она обернулась и посмотрела на дом поверх лежачих и стоячих могильных памятников. Если у отца после операции случится заражение и он умрет там, в Манчестере, то ее, и сестер, и Брэнуэлла выгонят из этого жилища, потому что оно принадлежит Лидской епархии англиканской церкви и в нем будет жить следующий священник со своей семьей.

Эмили и сестры имели некоторый опыт работы учительницами и гувернантками, но, даже если им удастся найти такие места, они уже не смогут жить вблизи друг от друга. А Брэнуэлла в таком случае ждет неизбежная смерть в приюте.

Сестры завершили романы, которые начали в конце зимы — Шарлотта — «Учителя», Энн — «Агнес Грей» и Эмили — «Грозовой перевал», — и отослали их (безуспешно) нескольким лондонским издателям. Не далее как вчера Эмили получила письмо, в котором сообщалось, что все три романа отвергнуты.

Лондонская фирма «Эйлотт и Джонс» недавно опубликовала их общий сборник стихотворений. За три месяца было продано два экземпляра.

Эмили поежилась и открыла дверь церкви. Через высокие витражные стекла в северной и южной стенах на ряды пустых сидений падал тусклый свет, но Эмили вошла в помещение лишь после того, как Страж принюхался к воздуху и двинулся вперед. Эмили прошла за огромным бульмастифом по боковому проходу к алтарю и по тому, как Страж вертел головой, поняла, что он навсегда запомнил, как полгода назад раздробил на куски получеловеческий-полузвериный череп. А она вспомнила следующее утро, когда она обыскала карманы одежды Брэнуэлла и обнаружила осколок черепной кости. Она захоронила его в нескольких милях от церкви… подальше от покрытой письменами каменной плиты в полу.

Она бросила короткий взгляд на этот участок центрального нефа и разглядела в полутьме лишь контуры самой плиты — лежавшей в нескольких ярдах от камня, прикрывавшего склеп семьи Бронте, где покоились их мать и сестры Елизавета и Мария.

Под звонкое эхо собственных шагов, разносящихся среди боковых арок, она пересекла широкое возвышение и взошла по витой лесенке на высокую кафедру. Временный священник не нашел самодельный треугольник в глубине полки под аналоем; Эмили запустила туда руку и вынула его.

Управляя голосом так, чтобы он достигал расписанной плиты и наилучшим образом сотрясал ее, она начала:

— Отче наш, иже еси на небесах, да святится имя Твое…

Пока она произносила молитву, центральный проход озарился дневным светом — это открылась одна из створок высокой главной двери. Угол кафедры заслонял ей обзор, и она не видела, кто открыл дверь и вошел ли этот кто-то в церковь, но дочитала молитву до конца, прибавив к ней пять латинских слогов: brachiun enim, и стукнула треугольником о колонну, возвышавшуюся по правую руку от нее. Чистый звук разнесся над скамьями.

Несколько секунд в церкви стояла полная тишина; затем по каменному полу застучали тяжелые башмаки, и глубокий мужской голос произнес:

— Мисс Бронте?

Эмили не