Повести и рассказы - Джо Р. Лансдейл

Коутс изучил ее бледное, гладкое лицо.

— Конечно. Уже знаете, как она умерла?

— Ран на ней не нашли, так что придется порезать.

— Расскажешь, что узнаешь?

— Конечно, — ответил Боуэн. — Но тогда пять долларов, которые я тебе торчу с покера…

— Можешь про них забыть.

Коутс заехал в круглосуточную забегаловку и, пока солнце только заползало на небо, съел завтрак с кофе. Купил там же газету со стойки, сел в кабинке, читал и пил еще кофе, пока не стало совсем светло; к этому времени он выпил столько, что, казалось, волосы уже ползают по затылку. Он поехал домой к Эли.

В последний раз, когда он видел Эли, она жила в дорогом районе города на тихой улочке, в высоком доме со множеством деревьев на лужайке. Дом стоял на том же месте, как и деревья, хотя в это утро они казались уставшими, потемневшими от ветров “Санта-Ана”.

Коутс припарковался на обочине и прогулялся до дома. Воздух казался плотным, хоть на хлеб мажь. Коутс бросил взгляд на карманные часы. Было еще довольно рано, но он все равно налег на дверной звонок. Через какое-то время к двери, не торопясь, подошел здоровяк в тесном жакете. Выглядел он так, будто может завязать кочергу в узел, сожрать и тут же высрать.

Коутс залез в карман брюк, показал значок патрульного. Здоровяк взглянул на него так, будто он показал какую-то тухлятину, ушел, и спустя время, за которое хромая мышь могла бы отгрохать гнездо размером с Тадж Махал, вернулся.

Коутс не успел войти со шляпой в руках в дом и на метр, когда здоровяк произнес:

— Подождите здесь.

— Ладно, — ответил Коутс.

— Здесь, и больше никуда ни шагу.

— Мне и не надо.

Здоровяк кивнул, ушел и снова началось ожидание. Хромая мышь, наверное, была близка к завершению нового амбициозного проекта, когда наконец появилась Эли. На ней была белая шелковая пижама, а светлые волосы напоминали взбитый мед. На ногах — домашние тапочки. На миг она казалось такой красавицей, что Коутс чуть не расплакался.

— Черт подери, — сказала она и улыбнулась. — Ты.

— Да, — ответил Коутс. — Я.

Она подошла с улыбкой, взяла его за руку и повела по коридору, пока они не оказались в комнате со столом и креслами. Шляпу он положил на стол. Они сели на соседние кресла, она потянулась и снова взяла его за ладонь.

— Ну у тебя и дворецкий, — сказал Коутс.

— Уоррен. Дворецкий, телохранитель и смешивает отличное мартини. Он сказал, что пришли из полиции.

— Из полиции, — подтвердил Коутс. Достал значок и показал ей.

— Значит, ты все-таки стал копом, — сказала она. — Как всегда хотел.

Она потянулась и коснулась его лица.

— Надо было остаться с тобой. Только посмотри, какой красавец.

— Ты не хуже, — ответил он.

Она дотронулась до своих волос.

— Да я спросонья.

— Это не страшно.

— Ты меня уже видел спросонья.

— Я видел тебя и в постели. — сказал он.

Отвечая, она отвела взгляд:

— Ты же знаешь, что мой муж, Харрис, умер?

— Еще когда он на тебе женился, — ответил Коутс, — я не думал, что он долго протянет. В его-то возрасте. Конечно, у него было много молодых друзей, и им ты тоже нравилась.

— Не надо со мной так, милый, — сказала она.

Вспомнив прошлое, Коутс почувствовал, как в нем взыграла желчь, но потом все успокоилось. Когда-то у них с Эли что-то было, но помешала главная загвоздка. Его банковский счет был ниже плинтуса, а все, чего он хотел от жизни, — пойти в полицию. Она вышла за старика — и обеспеченного, и со связями как в высших, так и самых низших обществах; он знал много людей с большими деньгами, а Эли — ей это казалось целиком выигрышной ситуацией, как бы те люди не зарабатывали свои деньги.

В итоге, похоже, каждый получил, что хотел.

— Я не по личному делу, Эли, — сказал Коутс. — Я из-за Мег.

И он ей все рассказал.

Когда закончил, Эли долгое время молчала, ошеломленная, встала, обошла стол, будто что-то искала, затем села назад. Скрестила ноги. Свалился тапочек. Она снова встала, но Коутс потянулся, взял ее за руку и мягко вернул на кресло.

— Сочувствую, — сказал Коутс.

— Ты уверен? — спросила она.

— Собачья лапка, как у тебя.

— А, — сказала она. — А.

Они еще долго сидели, пока Коутс держал ее за руку, рассказывая по глыбу льда, мальчишку, который его нашел.

— Как думаешь, кто желал ей смерти? — спросил Коутс.

— Она пошла по кривой дорожке, — сказала Эли. — Больше я ничего не знаю.

— Кривая дорожка?

— Наверно, это я виновата. Я пыталась ей помочь, но не знала, как. Я вышла за Харриса, зажила на широкую ногу и многим с ней делилась, но это не помогло. Ей нужны были не деньги, но я не знала, как дать то, что ей было нужно. Единственное, чему я могла ее научить, — пользоваться шансом.

Коутс огляделся и вынужден был согласиться, что Эли знала, как пользоваться шансом. Конечно, не дворец королевы Елизаветы, но и королеве было бы не стыдно здесь пожить.

— Я не смогла заменить ей мать и отца, — сказала она. — Когда они умерли, она была такой маленькой. Я просто не знала, что делать.

— Не вини себя, — сказал Коутс — Ты и сама была ребенком.

— Думаю, я могу винить себя, — сказала она. — И буду.

Коутс погладил ее по запястью.

— У нее были какие-нибудь враги?

— Она увлеклась наркотиками и этой жизнью, — ответила Эли. — Я пыталась ее вытащить, но она сама не хотела. С таким же успехом можно было тянуть слона за хобот. Ей просто ничего было не нужно.

— Под “этой жизнью” ты имеешь в виду проституцию? — спросил Филлип.

В глазах Эли показались слезы. Она кивнула.

— Где она работала?

— Не представляю, — сказала она. — Знаю только, что стоила она дорого.

Коутс снова принялся ее утешать. Когда он был готов уходить, забрал шляпу и Эли проводила его до дверей, вцепившись в руку, как в спасательный круг, положив голову ему на плечо.

— Не могу в это поверить, и не стану, — сказала она. — Понимаешь меня?

— Конечно, — ответил он.

— Я слышала, ты женился.

— Да, — сказал он. — И было здорово. Где-то шесть дней.

Когда Коутс открыл дверь, его одеялом охватил горячий ветер. Коутс опустил шляпу на лоб.

— Погода просто ужасная, — сказала Эли.

Когда он спустился на первую ступеньку, Эли сказала вслед:

— Ты же знаешь, что можешь вернуться и остаться здесь. Здесь места много. Можешь жить здесь, сколько хочешь. Хоть всю жизнь.

Он обернулся и посмотрел на