Да родится искра - narsyy

крепости, почти все уже достигли ворот, и лишь перед пламенеющей стеной кипел тяжкий бой. Несмолкающий огонь клокотал и плевался, жадно пожирая плоть и прижигая землю, будто вместо грязи ее покрывала горючая смесь.

На фоне серого, как шерсть, неба, эти яркие багровые сполохи казались немыслимым чудом. Неужто, создатель вправду наслал кару на скитальцевых отродий, изумилась Аммия. Никогда еще на ее памяти Шульд не вмешивался в судьбы людей.

Всадники, мало потерявшие числом, теперь увозили подальше раненых. Плотная полукруглая стена щитов из четырех сотен дружинников и случайного мужичья медленно пятилась, сдерживая врага. Временами в ней открывалась малая брешь, и острые копья разили очередную волкоподобную тварь.

Если присмотреться, можно было различить в них остатки человеческой наружности: клочья одежды и не вполне искаженные проклятьем лица. Давным-давно скверна окутала их, помрачила разум, поменяла внешний облик и повадки. Испортила. Она наделила этих новых тварей исключительной силой, привила неодолимую, затмевающую сознание жажду крови и подчинила воле великого господина, что спустился со звезд.

Астли отдал коня и бился в первых рядах пешего отряда. Временами он оставлял щит сменнику и отходил на десяток шагов, чтоб свистнуть, окликнуть, сладить строй и направить войско.

Скоро они подошли достаточно близко ко рву и оградились им с одной стороны. Со стен все смелее, не боясь зацепить своих, били лучники. Теперь стрелы летели прицельно, отбивая у порченых последнюю охоту полакомиться человечиной. Все меньше их наскакивало на плотные ряды дружины, все чаще они, рыча и огрызаясь, будто лесные звери, отползали к спасительному туману, где не грозило острое железо и огненный вихрь.

Совсем мало поживы удалось сыскать порченым, несмотря на великое их число. Астли не дал им добраться до беззащитных селян, и на поле лишь кое-где чернели тела бойцов, павших от смертельных ран. Конные подбирали их, дабы не оставлять на поругание.

Сумеречная мгла как будто развеялась, тучи расступались, пропуская бледное, остывающее солнце.

Опустив щиты и не оглядываясь за спину, ратники возвращались к стенам Искры под радостные восклицания и победные кличи. Битва была окончена. Горожане, столпившись у ворот, в слезах кланялись и без устали благодарили перепачканных кровью и землей героев. Полторы дюжины их сегодня поступились жизнями, однако жертв могло быть гораздо больше.

Астли был в бешенстве. Княжна невольно съежилась, когда разъяренный, будто бык, он проходил мимо на площади, метая на сотников молнии из глаз. Он сдержался и не стал кричать на людях, но после, на сходе дружины, дал себе волю.

— Олухи! Безмозглые глупцы! Как вы учите своих бойцов?! Они и до нужника не доберутся без чужой помощи! Не заметили приближение целой своры! Даже сигнал не подали и сгинули все до единого! Такие воины позорят дружину! — гремела брань за стенами гридницы.

Словно желая растравить Астли еще больше, в самый разгар его гнева из Седого Загривка вернулся гонец с ожидаемой, но мрачной вестью о том, что Раткар согласился принять главенство над Домом и вскоре прибудет в столицу.

Раскрасневшийся пуще самого Кайни, полный стыда за утреннее происшествие и вдобавок уязвленный тем, что ничего не добился в преследовании гибели Харси, воевода прискакал на княжий двор и решительно заявил Аммии, что желает уйти на покой. К тому времени вернулся Феор, отлучавшийся в Город Тысячи Башен по торговым делам — им двоим стоило немалого труда успокоить Астли и убедить в том, что без него они пропадут.

— В пяти верстах за мельницей земля перепахана, там нашли змеиный лаз и множество трупов порченых. Он прошел прямо по ним, а некоторых пожрал, — сообщил Астли, когда немного подостыл.

— Загадки. Не думал я, что змей считает их врагами, –удивился Феор.

— Скорее всего, он просто проголодался.

— Много в живых осталось?

— Те, что были, разбрелись по лесам. В тоннеле тишина.

— Тоннель ведет дальше на север? — произнесла Аммия, будто и так знала ответ.

Воевода кивнул и прищурил глаза.

— Ты что-то знаешь? Куда, по-твоему, направляется змей?

Княжна на миг задумалась, озвучить ли догадку — ту самую, что нашептала ей ночь. Сейчас к ней могли прислушаться.

— Мне кажется, он ищет Хатран. Идет на голос.

Мужчины обменялись серьезными взглядами, но ничего не сказали.

— Я должна сама посмотреть.

***

С небольшим отрядом сопровождения верхом они взбирались к мельнице, проезжая те самые места, где утром разразилась битва.

Астли и Феор чуть оторвались и о чем-то беседовали, а Аммия слушала их разговор вполуха и с отвращением разглядывала почерневшую, выжженную землю и обугленные тела порченых, которые еще не успели убрать.

— Видел ты этого монаха? — спросил вдруг воевода.

— Какого монаха? — не сообразил Феор.

— Как какого? Которого ты призвал. Это он пламя раздул посреди боя.

— Монах? Из Ордена Божьего Ока?

Аммия догнала их и недоуменно воззрилась на Астли.

— Так это его рук дело?!

Мороз к вечеру креп, и от каждого слова в воздух вылетало облачко пара.

— Его, его. Он швырял горючий огонь, — криво усмехнулся Астли, — Шульд его знает, когда он приехал, да только без него было бы худо.

— Где же он сам?

— Я послал мальчишку, чтоб нашел его.

Похоже, что он не шутил, и явившийся как нельзя кстати храмовник произвел на него настолько мощное впечатление, что опрокинул всякие предубеждения против Ордена.

— Чудеса! Ну и помог он нам! Люди кричали, что это сам Творец разит врага! — восторженно залепетала Аммия.

— Он и разил. Руками этого прохиндея.

Храмовника и его слугу они отыскали у места, где земля вздыбилась, обнажив часть темного провала. Здесь расположилась большая ватага дружинников, и дюжинный не хотел пускать монахов близко к опасному месту. Все трое обернулись, едва заметили отряд конных.

Аммия спешилась, и гости принялись раскланиваться.

С первого взгляда никто не приметил бы великого воителя в низеньком мужичке в полушубке с лисьим воротом, из-под которого виднелись простые ножны. Слуга его и вовсе был одет в овчинный тулуп и теплую шапку с ушами, какие носят в лютый мороз. Должно быть, зиму на севере они себе представляли куда как иначе.

Череп храмовника был лыс, борода сбрита подчистую, а лоб, макушку и затылок испещряли диковинные знаки. Лицо тоже