Да родится искра - narsyy

Поначалу она никак не могла свыкнуться с утратой дяди. Ей то и дело мерещилось: тяжелая поступь подкованного железом сапога, слабое покашливание или бормотание в соседних покоях. Каждый раз она вздрагивала, напрягала слух, но звуки не повторялись, будто возникали только в ее голове. С грустью на рассвете смотрела она из окна на двор и конюшни, где так любил проводить время Харси.

Зима не спешила вступать в права. Солнце совсем скрылось за серой хмарью. Первый снег почти растаял, превратив улицы в море грязи, по которому не пройти без заготовленных заранее деревянных мостков; к вечеру лужи покрывались слоем ледяной корки, слякоть твердела и застывала.

***

Шел дождь, когда голова скорбного поезда добралась до Искорки. Со стен протяжно и гулко задули в рога, возвещая о великой горести. Низовцы высыпали к домам, дабы в молчании проводить взором кряжистый фургон, привезший на день раньше остальных Харси, сына Росселя. Его, как представителя высокой семьи, готовили к посмертию у толстого ветвистого дуба в старом поместье, что прилегал к княжьему двору.

Как только удостоверили смерть, гонец с запечатанным в тубе письмом с малым отрядом выехал из восточных ворот и по горной дороге отправился в Загривок.

Мокнув под хворым небом, Аммия вглядывалась в посеревшее лицо и уставшие голубые глаза, так похожие на отцовские. Земля уходила из-под ее ног. Теперь она осталась совсем одна, все прочие родственники далеки и бесконечно чужды ей. Аммия сама расчесала тронутые сединой волосы Харси гребнем, срастила гибельную рану на горле крепкой нитью. Перед погребением дядю омыли, умастили маслами и переодели в белоснежные одеяния: простую рубаху с завязками и шерстяные штаны.

Аммия прикоснулась к холодным рукам Харси, сцепленным на груди. Не огласит он больше обеденный зал веселым смехом, ни взъерошит ей волосы, не улыбнется. Не с кем теперь ей покататься на лошадях по окрестным холмам, некому свить венок из первых весенних цветов.

— Крепись, маленькая княжна. Чтобы покарать убийц, ты нужна нам сильной, — произнес Данни, стоявший подле.

По приезду он всюду сопровождал ее, вызвавшись заменить старика Мунгельфа. Аммию и раньше почти никуда одну не отпускали, теперь же Феор и вовсе заключил ее под строжайшую опеку.

Данни не успокоился, мятежный дух его всякий раз прорывался на ратных советах, требуя от Астли сейчас же отправиться на приступ Седого Загривка. Орлиное лицо рыжего сварта осунулось за последние дни, под глазами набухли темные мешки. Он давно не спал.

Сам Астли вернулся сердитый, будто разбуженный раньше срока медведь. Из-за поднявшейся после трагедии метели его ищейки сбились со следа. Нашли было хоженые лесные тропы, ведущие к какому-то укрытому в самой чаще двору, но быстро сообразили, что перепуганные местные здесь не причем. Никто из них ничего не видал.

Предусмотрительные мятежники собирали даже конский навоз, который мог их выдать. Четверо дружинников из отряда регента пропали без вести, — быть может, утащили звери или порченые. Ледник надеялся, что хоть кто-нибудь еще жив, поэтому разослал по тракту охочих до награды людей. В Загривок и Сорн тайно отправилось несколько надежных молодчиков с наказом высматривать, выслушивать, искать любые зацепки. Особенно тщательно они обойдут рынки, ювелиров и доспешников — все места, куда могли попасть сорванные с погибших драгоценности и боевое облачение.

Феору удалось выведать, что женщина по имени Ульма, нарекшая на требах Харси трусом и тем самым сподвигнувшая его поездку на юг, бесследно исчезла из города, что укрепило подозрения в ее связи с убийцами. У первого советника почти не осталось сомнений, что это дело рук Раткара, хотя следопыты не нашли ни единого тому подтверждения.

Княжна вздохнула.

— От меня мало что зависит. Шестнадцать мне исполнится только…

— Можно не дожидаться, а созвать знамена уже сейчас, — с жаром прервал ее сотник. — Уговорите Астли и Феора.

— Так нельзя, Данни, — опустила она голову, — нет доказательств и следов, нет свидетелей. Ничего нет. Нужно обождать.

— Чего ждать? — сверкнул глазами рыжий. — Все знают, кто это совершил. В Доме есть верные люди, которые охотно откликнутся на призыв. Наместники безраздельно преданы вам, свартов наберется немало. Нужно собирать их сейчас. Потом будет поздно!

— Предлагаешь начать войну брат на брата?

— Не война это будет, а расплата! А те, кто сотворил такое, не братья нам, а враги! — не отступался Данни.

Аммия покачала головой. Да, она была еще наивна и привыкла во всем полагаться сперва на отца, а потом на дядю, но детство прошло, и теперь на ней возлежит ответственность за жизни людей.

— Я не хочу мести, из-за которой напрасно погибнут сотни ни в чем не повинных. Мы найдем способ уладить дело мирно, но поверь, Данни, ни один из тех, на кого укажет Преследователь, не избегнет суровой кары. Не забывай, что не только ты потерял родича.

Данни с шумом выдохнул, отвел взгляд и коротко закивал, как кивают, когда недовольны ответом.

— Шульд все равно покарает его, — сказал он и отошел на пару шагов, оставив ее наедине с дядей.

Черное зерно безнадеги поселилось в душе Аммии и стало прорастать. Даже в воздухе веяло, будто близится чего-то жуткое. Она долго раздумывала над предложением Феора уехать в Ледяные Тучи, но там, в безлюдной пустоши, она лишится связи с миром и вряд ли найдет достаточно сторонников, чтобы летом вернуться с грозной силой и потребовать себе власть. Кроме того, в Тучах ей никогда не разгадать тайну исчезновения отца.

Весь вечер к холму тянулся народ. У старого поместья жгли огни, и храмовники, облачившись в черные рясы, обходили могилу с курильницами, от которых в ночь поднимался пахучий дым. Так дух Харси скорее найдет путь к Мане.

С рассветом еще полторы дюжины сынов возвратились к родным местам. Столяры заранее изготовили для каждого погребальные кресла. Их сразу повезли хоронить, ибо от останков уже попахивало. Почти всех дружинников Аммия хорошо знала. Тяжко было сознавать, что теперь никого из этих отважных воинов нет в живых. Проводить их собрался весь люд, пришли знакомцы и родственники из дальних