Как ни крути - помрешь - Ким Харрисон

Из колонок на потолке рванулась музыка, громкая инастойчивая. Тяжелый ритм, звяканье металлических барабанов, простенькийсинтезатор и дребезжащий голос. «Живая покойница» Роба Зомби. Не веря глазам, ясмотрела, как стройные, не слишком обремененные одеждой женщины-вампиры дружнозадвигались в ритмичном рисунке поставленного хореографом танца.

Бог ты мой! Они – танцевали – как – на – сцене! Онивыстроились в линию!

Словно стайка рыб, они перестраивались и двигалисьодновременно, ноги били в пол с такой силой, что с потолка известка сыпалась.Никто ни разу не ошибся, не сделал движения не в такт. Я заморгала, когдаКистен лунным шагом – а-ля Майкл Джексон – вышел вперед, невероятнособлазнительный в своих уверенных безупречных движениях, и музыка сменилась на«Остаться в живых» Би Джиз. Женщины у него за спиной абсолютно точно повторялиего движения. То ли они долго тренировались, толи мгновенная реакция позволялаим так безупречно импровизировать. Подумав, я решила, что мне без разницы.

Забывшись в драйве и власти над залом, Кистен положительносиял, плывя в волнах дружного согласия вампиров. Я пьянела от оглушающегоизобилия феромонов, музыки и огней. Каждое движение исполнено текучей грации,каждый жест – точен и нетороплив.

Звук ритмично ударял в меня, и, глядя, как самозабвенноотдаются танцам вампиры, я поняла: это все потому, что они получили шанс бытькакими хотят, не опасаясь, что кто-то напомнит им, что они вампиры, а потомудолжны быть мрачными, зловещими, загадочными и опасными. Я почувствовала себяпольщенной, что мне позволили увидеть, какими они сами хотят быть.

Пошатнувшись, я прислонилась к Стиву. Главная тема вбиваламой мозг в благословенную пустоту. Глаза отказывались открываться. Взрыв шуманакатил на меня раскатом грома и стих, сменившись более быстрым ритмомследующей мелодии. Кто-то тронул меня за руку, я открыла глаза.

– Рэйчел?

Это был Кистен, и я блаженно улыбнулась. – Ты класснотанцуешь, – сказала я. – Потанцуешь со мной?

Он покачал головой, глянул на вампира, который поддерживалменя в вертикальном положении.

– Давай ее выведем. Не нравится мне это, херня какая-тос ней.

– Не ругаться! – пробормотала я с закрывающимисяглазами. – Ай-я-яй!…

Я хихикнула и тут же восторженно запищала, когда кто-топодхватил меня на руки. Шум стал затихать, я вздрогнула, голова ударилась очью-то грудь. Грудь была теплая, и я прильнула к ней поближе. Громыхающий ритмперетек в обычные разговоры и звяканье посуды. Меня накрыло тяжелое одеяло, япромычала что-то протестующе, когда открылась дверь и меня окатило холоднымвоздухом.

Музыка и смех стихли за спиной, в морозной тишине звучалитолько шаги, хруст снега, сигнал машины…

– Позвонить кому-нибудь? – спросил мужской голос. Язадрожала от порыва холодного ветра.

– Нет. Ей, думаю, просто на свежем воздухе надо побыть.Если она не придет в норму, пока мы доедем, я позвоню Айви.

– Не переживайте, шеф, – сказал первый голос.

Я помню, как меня усадили, потом ощущение холодной кожи подщекой. Вздохнув, я плотнее закуталась в одеяло; пахло Кис-теном и кожей. Пальцыкак будто гудели, я слышала стук своего сердца и чувствовала движение крови.Стук закрывающейся двери меня не потревожил. Рокот двигателя казалсяколыбельной, и, уносясь в забытье под бег машины, я могла поклясться – яслышала пение монахов.