Горящий призрак без имени - Герман Гусаров

— Это не могли быть соседи?

— Да нет, у нас не настолько тонкие стены, а дыхание было ровным, спокойным, как у человека за кропотливой работой. Знаешь, вообще-то это началось как раз в тот момент, когда я притащил домой эту картину. Странно, что я сразу не связал две этих вещи.

— В другой раз я бы назвала тебя чудиком, но боюсь, что в такой ситуации всё возможно. Примем это к сведенью.

Ева внезапно запустила руки под юбку и стала стягивать с ног колготки.

— Ты же не против? А-то они что-то давят мне на ноги и бесят.

Я лишь помахал головой. Смяв чёрные колготки, она бросила их на пол к куртке и рюкзаку. Её бледные ноги покрывали такие же мелкие татуировки, как на руках. Правое колено разбито, на голени левой ноги старый шрам. Ногти покрашены в тёмно-синий.

— Налюбовался? — она заметила, как я пялюсь.

— Нет, не совсем, — продолжил пялиться я, но уже в шутку. — Дай мне ещё пару минут.

— Отвлекись от моих ног и сосредоточься, нам надо работать.

Ева вздохнула, и, посмотрев на Агату, взяла её в руки. Повертела, понюхала, посмотрела на просвет, вгляделась в неё, как вдруг остановилась, будто заметила что-то. Провела над холстом ладонью. Затем потрогала раму и обратную сторону картины. Потом положила руку на холст и мрачно усмехнулась.

— От картины исходит жар. Потрогай ты, может мне кажется.

Я положил на неё руку и немного подождал. Мне стало жутко, она действительно источала лёгкое тепло, словно от поверхности стула, где недавно сидел человек.

— А что если вскрыть её и посмотреть что там? — предложил я.

— Как собаку?

— Да нет. Я имею в виду снять раму, может под картиной есть что-то, от чего исходит тепло? Типа радиационного палладия.

— Палладий не радиоактивен, но я поняла ход твоих мыслей. Хорошо, у тебя есть отвёртка? Здесь нужна крестовая.

Удивившись тому, что такая хулиганка как Ева знает что-то о палладии, я быстренько сгонял в кладовую, перевернул вверх дном коробку с инструментами и выудил из кучи нужную отвёртку. Ева положила картину обложкой вниз на диван и стала откручивать проржавевшие шурупы. Затем убрала скобы. Вместе с ними отпала старая затвердевшая бумага, из-под рамы напахнуло чем-то затхлым, будто из мусорки.

Оказалось рама довольно глубокая, а холст просто вложен внутрь и обложен ватой по контору, видимо, чтобы не болтался туда-сюда. Нам обоим это строение показалось странным, обычно столько сложностей не требуется. Пока Ева пробовала выжечь вонь зажигалкой, я аккуратно поддел пальцами холст и медленно вытащил его из ложа. Сразу почувствовал, как он прибавил в весе, не меньше килограмма. Ева отвлекалась от размахивания огнём и с любопытством посмотрела на холст.

— Какой он толстый, — проговорила она.

Холст и, правда, был толще, чем казалось сначала. Без рамы к полотну прибавилось три или четыре сантиметра толщины. Я повертел его в руках — полотно натянуто поверх твёрдого каркаса. Сзади холст измазан чем-то чёрным, липнущим к пальцам. От этого материала странно пахло, как из погреба, который стоял запертым много лет.

— Фу, что это, — поморщилась Ева. — Хуйня какая-то не трогай это.

Я подкатил журнальный столик к центру комнаты, мы положили Агату на него. Затем мы постарались убрать дурнопахнущую субстанцию тряпками, но похоже она выступала из-под ткани холста. Надавливая пальцем, я чувствовал внутри что-то мягкое и бугристое, а на поверхность проступала тёмная масса. В руках Евы, будто из ниоткуда появился складной нож, она щёлчком раскрыла его и предложила:

— Это не собака, но давай разрежем и поглядим, раз смыть всё равно не получается.

Я кивнул, а про себя подумал: — всё это время она где-то прятала нож? Я привёл домой не просто хулиганку, а целую бандитку.

Она осторожно воткнула нож в заднюю часть холста и стала вести им по краю. Холст разрезался с лопающимся звуком, наружу лезла чёрная дрянь. Закончив, Ева вытерла лезвие о край юбки и спрятала нож в карман. Мы вместе взялись за отрезанный холст и медленно приподняли его. Чёрный материал тянулся вслед за ним, с него падали какие-то сгустки. Запах нахлынул такой, что Еве пришлось открыть форточку. Она осталась у окна, дыша свежим воздухом.

Я пытался понять, что это за чёрная жижа. И когда, наконец, до меня дошло, что в ней находится, я быстро убрал руки, словно от раскалённой плиты. Меня всего передёрнуло. Они были перемешаны в этой вязкой субстанции, словно изюм в тесте. Окрас тёмных тел совпадает с цветом чёрной жидкости, поэтому я не сразу разглядел их. Отступив назад, я стал осматривать себя.

— Что случилось? — спросила Ева. — Что ты там увидел?

Она приблизилась к холсту и выматерилась. В густой чёрной массе лежало множество тел пауков. Большие сразу бросались в глаза, как кусочки шоколадной плитки в торте, а маленькие сливались с текстурой, но когда ты замечал их, делалось ещё хуже. Я смотрел на них как заворожённый, готовый в любой момент бежать. К счастью для нас пауки покоились внутри полотна без движения.

— Они мертвы? — с опаской спросила Ева.

— Давай не будет выяснять, надо их выкинуть.

Мы перетащили картину в ванную и, наклонив над тазиком, стали сбрасывать комки грязи туда. Мы рассудили, что туалет слишком мал для картины, а собирать даже мёртвых пауков с пола никому не хотелось. Помогали подручными средствами, старайтесь не трогать руками. Казалось, жидкость должна кончиться быстро, но её набралось на целый тазик, из-за чего мне пришлось притащить ведро. Количество паучьих трупиков было таким огромным, что страшно подумать, как всё это находилось со мной в одной комнате две ночи.

Вдруг из холста прямо в тазик вывалилось ещё одно полотно, расплескав жидкость по стенам и нашим лицам. От неожиданности мы уронили картину на пол, отскочив назад, и расплескали оставшихся пауков по кафелю. Я провёл рукой по лицу, на пальцах осталось множество тел и лапок. Ева не выдержала и убежала блевать в туалет.

Мне удалось сдержаться. Хотелось как-то проявить мужество перед ней, поэтому собравшись, я подцепил упавшее в тазик полотно и тряпками вытер его от пауков и вонючей жидкости. На нём был чёрно-белый рисунок, но я не успел разглядеть его, как вернулась Ева. Вместе мы собрали оставшихся членистоногих в тазик и неторопливо смыли их в унитаз.

Ничего