Левиафан - Хелен-Роуз Эндрюс

Генри, но в такую стужу вряд ли он просидел бы там долго. Однако в дом мальчишка тоже не пойдет, ни при каких условиях. Значит, если его нет в конюшне, скорее всего, следует искать в теплице, где отец когда-то держал рассаду, а теперь сестра выращивает в горшках целебные травы.

Мысль о том, что нежные руки Эстер с тонкими пальчиками, которыми она бережно перебирает свои растения, сейчас связаны грубой веревкой, ножом полоснула по сердцу. Я пересек двор, оставляя на свежевыпавшем снегу неровную цепочку следов. Красота зимнего утра не трогала меня, я даже не замечал ее. Вместо этого перед глазами стояла отвратительная сцена на кухне, а в ушах звенел раскатистый смех чудовища.

— Генри! — то и дело выкрикивал я. — Генри, где ты? Выходи, парень!

Приблизившись к теплице, я понял, что дверь заперта. Странно, я не знал, что там вообще есть замок. Теплица была старой и ветхой, она находилась за домом в глубине двора и едва ли могла привлечь внимание злоумышленников. Я попытался заглянуть внутрь, но не смог ничего рассмотреть сквозь запотевшие стекла.

— Генри! — позвал я, прежде чем сообразил, что мальчик не мог попасть в теплицу, раз дверь на замке.

Чувствуя новый укол беспокойства, я развернулся, собираясь уходить, как вдруг взгляд мой упал на большой глиняный горшок, который стоял вплотную к прозрачной стенке теплицы. Сложив ладони домиком, чтобы защититься от солнца, я припал к стеклу.

Сверху над горшком была сооружена импровизированная крыша из двух дощечек. Сидевшее в нем растение напоминало ботву моркови — множество тонко прорезанных листьев собраны в пучок, — только размером немного больше. Никогда прежде я не видел у нас в огороде такого растения. Неприятное ноющее чувство в животе подсказало, что следует рассмотреть его поближе.

Я подобрал камень и после секундного колебания ударил им по замку. Потребовалось пять или шесть ударов, прежде чем удалось сбить его. Распахнув дверь, я пригнулся и шагнул в тесное помещение с низким потолком. Я пробрался к растению и несколько мгновений рассматривал тонкие листья и гладкий стебель с проступающими на нем темно-фиолетовыми пятнами. Затем отщипнул половинку листа, растер в пальцах и поднес к носу. Запах был едкий и отдаленно напоминал запах мочи.

Я слишком резко распрямился и ударился головой о потолок. Не обращая внимания на боль, попятился к выходу, выскочил наружу и со всех ног припустил к пруду. Плавающая на поверхности бурая илистая пленка разошлась под моими ладонями, я погрузил руки в ледяную воду.

Ядовитое растение, с помощью которого убили Джоан и ее мать, было выращено в нашей теплице. И оно явно не вчера здесь появилось. Как такое возможно?! Я вытащил горящие от холода руки из воды и вытер о штаны. И вырастила его Эстер. Теперь все встало на свои места: обман, кругом сплошной обман, начало которому положили ее жалобные письма. Все было подстроено таким образом, чтобы я поверил, будто в смерти отца и гибели женщин виновата Крисса Мур, в то время как…

Я зажмурился.

Эстер — убийца? Или, точнее, убивает то, что завладело ею. Когда в тюремной камере сестра молилась вместе с двумя несчастными женщинами, увещевая их, как все полагали, словами Писания, что на самом деле она нашептывала им в уши? Тем же ужасным голосом, который сегодня слышал я? И главное — для чего? Возникшая в моем воображении картина заставила содрогнуться: Эстер просовывает семена смертоносного растения между прутьями решетки, ссыпает им в ладони, заставляет жевать и глотать, а затем спокойно наблюдает, как женщины оседают на пол, наступает паралич и сердце перестает биться. К горлу подступила тошнота, я почувствовал кисловатый привкус на языке.

А отец? Что стало причиной случившегося с ним удара — возможно, он увидел то же, что несколько минут назад видел я? Но в любом случае его убила не ведьма. Да и не существует никакой ведьмы. Криссу Мур попросту оклеветали. Поняла ли она, что происходило в нашем доме? Похоже на то. В таком случае арест девушки как нежелательного свидетеля был вполне оправдан.

Я проклинал себя за те слова, которые наговорил Криссе. Меня, так гордившегося своей рассудительностью и умением мыслить логически, обвели вокруг пальца, как деревенского простачка. Я, считавший себя человеком светским, отвергающим любого рода суеверия, включая чуть ли не само существование Бога, с ужасом смотрел в бездну собственной ограниченности.

Меня охватило смятение, казалось, я тону в непроглядном тумане, таком же густом, как завеса сыпавшего с небес снега. И только осознание лежащей на мне ответственности возвращало к реальности. Я понимал, что должен действовать, но минуты бежали за минутами, а я так и сидел, скорчившись на берегу пруда и глядя в холодную черную воду, не в силах заставить себя подняться.

А затем я увидел его: копна темных взлохмаченных волос и худенькое неподвижное тело под кустами калины, составлявшими живую изгородь между садом и пастбищем. Я обежал пруд и рухнул на колени возле мальчика.

Часть вторая

Глава 16

Дни и недели идут своим чередом. Наш дом погружен в тишину. Ветер дремлет. Воздух холодный, прозрачный и яркий — кажется, будто кто-то невидимый плотно натянул ткань мира. Однако медленный танец зимы, неизменно переходящий в буйную пляску весны, словно замер на полушаге: почки на деревьях не набухают, ростки не поднимаются из земли, а птицы не желают возвращаться из теплых краев. Когда пару раз я пересекал границу наших владений, отправляясь за провизией, то чувствовал себя призраком; чужак во враждебной стране, проходящий мимо незнакомых деревушек: ни путника на дороге, ни случайного нищего, только захлопывающиеся двери домов, за которыми матери бранят перепуганных детей. Даже олень в поле — и тот шарахнулся от меня.

Однажды на закате, возвращаясь с огорода, я замечаю на дороге старьевщика, погоняющего ослика, запряженного в скрипучую тележку. Это первый человек, не считая Мэри, которого я вижу за последний месяц. Я иду ему навстречу, издали вглядываясь в лицо неожиданного гостя. У него коричневая обветренная кожа, густая клочковатая борода, а глаза сильно косят. Тележка покачивается и стонет под тяжестью всевозможного хлама, который старьевщик таскает с собой: от корзин с потрескавшимися глиняными горшками до порванных кожаных башмаков и сломанных карманных часов — словом, все, что он сумел выменять у воришек и уличных попрошаек.

Среди прочего я примечаю несколько бутылок, наполненных подозрительного вида темной жидкостью, и пару грязных, грубо вырезанных марионеток с перепутанными нитями — вероятно, куклы