Хозяин Чураево. Исчезнувшие в снегах - Елена Владимировна Ляпина

– А если у неё память отшибло, и она не помнит кто она и откуда? – предположила Лерка.

– Да ладно, – усмехнулась Карина, – набрела на деревню, и местные в полицию не сообщили? Как-то не складывается.

– Ну да, – согласилась я с Кариниными доводами. – Идемте.

Мы снова двинулись в путь. Лерка то и дело оборачивалась назад, словно ждала, что вновь покажется Ульяна. Внезапно в воздухе появились большие пушистые снежинки величиной в пятирублевую монету и закружились вокруг нас, не спеша падать на землю.

– Красиво, – прошептала Лерка, подняв вверх голову.

Я тоже посмотрела на небо – в разрывах серых туч сверкали далекие холодные звезды.

– Красиво, но холодно, – фыркнула Карина. – Мы скоро уже придем?

– Уже пришли, – торжественным тоном, но с легким оттенком страха, ответила Лерка, показывая Карине на дом Олефтины.

Мне тоже стало не по себе: я словно осязала присутствие темной энергии, в мою кожу впились миллиарды тонких иголок, заставив меня поежиться.

Лерка постучала в ворота. Я подумала, что старая женщина вряд ли услышит её робкий стук, ведь, когда мы были с Денисом, то сразу вошли через калитку и поднялись на крыльцо, но неожиданно вдруг вспыхнул фонарь под крышей, и послышался сухой и твердый голос Олефтины:

– Входите, девочки!

Лерка толкнула калитку, и мы вошли во двор. За воротами никого не оказалось, но дверь в дом была приоткрыта. Девчонки бойко пошли вперед, а я замедлилась, мне отчего-то казалось, что мы идем напрямую в ловушку.

На пороге нас встретила сама Олефтина, в той же самой белой шали, накинутой поверх простого льняного платья, опоясанного фартуком, в стоптанных валенках, её лицо было строгое и непроницаемое, но глаза словно светились изнутри. У меня возникло ощущение, что ей уже больше ста лет, что она исчерпала все свои жизненные силы и теперь живет только на потусторонней энергии.

– Снимайте шубейки да проходите в горницу, – велела она, окинув нас пронизывающим взглядом: с любопытством оглядела Карину, на Лерку посмотрела с материнской любовью, а на меня взглянула лишь мельком.

Шубеек на нас не было, мы оставили пуховики в прихожей и вошли в комнату. Карина с интересом стала рассматривать обстановку.

– Как ты себя чувствуешь, Валерия? – обратилась к Лерке знахарка.

– Хорошо, баба Оля, только ощущаю слабость, – ответила Лерка.

– Это ничего, так и должно быть, ты не принимала лекарства?

– Нет.

– Молодец. Твой организм очистился, теперь я могу заняться твоим лечением…

Олефтина взяла Лерку за плечо и увела за занавески, мы остались с Кариной вдвоем. Мое внимание привлекла большая побеленная русская печь и кухонная утварь, которой место только в музее, и я стала рассматривать эти вещи, как вдруг поняла, что осталась в комнате одна – Карина тоже куда-то исчезла. Меня охватил колючий страх: в пустой полутемной комнате было неуютно. Мне показалось, что внезапно электрический свет потускнел, и по потолочным балкам поползли черные тени.

– Карина, – тихонько сказала я, но она не откликнулась. – Карина, – дрогнувшим голосом вновь позвала я.

За занавесками послышался шорох. Не отдавая себе отчета в том, что творю, я заглянула за тонкие шторки и увидела узкий пустой коридор, теряющийся в темноте.

– Карина, – опять позвала я.

Мне снова никто не ответил, но я боялась говорить громче. Я сделала шаг в темноту и, отдернув ещё одни занавески, вошла в какую-то каморку. Это был скорее небольшой закуток с одним окном, чем полноценная комната; у стены высился узкий деревянный стеллаж, заставленный старинными книгами с протертыми переплетами, керамическими мисочками и вазами, из которых торчали сухие стебли всевозможных трав и цветов. Рядом теснилась невысокая этажерка, тоже сверху до низу заполненная небольшими склянками с семенами или толченными травами. С верхней балясины свешивались толстые нити с чудными монетками. На полке стоял портрет молодой женщины в картонной рамке, выражение лица очень сильно напоминало Олефтину, но судя по подписи фотоателье и по платью дамы, снимок был сделан в 19 веке. Жаль, что не поставили дату. Наверное, какая-то богатая родственница, не может же быть, что Олефтина. Рядом с портретом стояла деревянная фигурка бородатого старца, его голову украшали лопатообразные рога, а руки он упирала в бока и строго смотрел вперед, будто следил за порядком. На его кафтане был вырезан знакомый символ, кажется этот знак я видела на дверях лесничества, когда мы заезжали за елкой. И саму статую я тоже видела, только большую, у самого въезда в дачный поселок, тогда я подумала, что кто-то из озорства приделал ему лосиные рога, но, судя по этой статуэтке, так и должно было быть.

Когда я всё это разглядывала, я стояла около незашторенного окна, слабый свет проникал через стекло, тускло поблескивая на склянках, и мне вдруг показалось, что кто-то за мной пристально следит. И шорох, едва-едва уловимый; и чье-то дыхание: «ф-ф-фырь». Мороз пробежал по моей спине, я застыла на месте, боясь обернуться – мне казалось, что если я посмотрю назад, то встречусь взглядом с кем-то страшным.

Всё же я набралась смелости и стала медленно разворачиваться, мой взгляд упал на темное окно – там, с той стороны, на меня смотрели, не мигая, два огромных звериных глаза, обрамленные длинными черными ресницами. Мне захотелось закричать со всей мочи, но от страха онемели голосовые связки, и я смогла выдавить из себя только слабый едва слышимый писк. Зверь фыркнул, из его ноздрей вырвался пар, и стекло по бокам затуманилось, остались лишь прозрачные островки, через которые на меня по-прежнему пялились жгучие глаза. Я отступила назад, занавески сомкнулись передо мной, отделяя меня от этих пронзительных глаз, но я до сих пор видела темные очертания этого зверя.

Кто-то коснулся моего плеча, и я подпрыгнула на месте; но обернувшись, с облегчением узнала Олефтину. В её глазах читался вопрос, что я тут делаю, но она не произнесла его вслух.

– Там, там… – дрожащей рукой я указала на шторы, – там какой-то зверь за окном.

Олефтина молча отодвинула шторы, стекла уже сильно затуманились и покрылись инеем, что не разглядеть, есть ли кто за окном. Олефтина подошла вплотную к подоконнику и неожиданно легко распахнула створки, в комнату тут же ворвался ледяной ветер, шевеля сухие стебли в стеклянных банках, звякнули нанизанные на нитку монетки. Я поежилась одновременно от холода и от страха и осторожно глянула на улицу, зверя