Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон

– не дальше; все локации за пределами леса казались безмерно далекими, и безмерно далек был духовный багаж, скопленный мною за всю жизнь. Здесь, в этом логове доисторического зла, я словно растерял весь опыт человечества, все его плоды. Дождь прекратился, не шипел больше в кронах, как бы доказывая: есть, есть другой мир, есть небо. Всего несколько капель запятнали буковые листья.

Вдруг я услышал ружейный выстрел, а вслед за ним голос Хью.

– Я промазал! – кричал мой друг. – Оно двинулось в твою сторону!

Сам он тоже бросился бежать ко мне, под его ногами шуршала листва, и в этом шорохе, без сомнения, тонули иные звуки – те, которые означали, что моего друга опережает нечто хитрое и осторожное. А затем – случилось. Продолжалось все до тех пор, пока я не услышал второй выстрел – то есть, думаю, не более минуты. Затянись процесс хоть еще немного, едва ли я сегодня писал бы эти строки.

Итак, после первого выстрела я остановился и приготовился вскинуть ружье. Я прислушивался к шагам Хью, но все еще не видел объекта нашей охоты. Не мог я судить и по звукам, ибо они отсутствовали. Затем меж двух буков, совсем рядом, я заметил шарообразный сгусток тьмы – иных слов просто не подберу. Шар этот с поразительной быстротой преодолел несколько ярдов, что отделяли его от меня, и лишь тогда – слишком поздно – я услыхал, как шуршат под ним листья. За долю секунды до того, как шар достиг меня, мой разум осознал, что он такое, ну или чем может быть; но прежде, чем я вскинул ружье, чтобы выстрелить в этот мрак, он сам бросился в атаку. Я выронил ружье, и тьма – самая суть распада – обволокла, облепила меня. Я был сбит с ног. Я распластался на земле, и на грудь мою взгромоздился невидимый противник.

Я отчаянно заработал руками. Они наткнулись на нечто холодное, склизкое, волосатое – и соскользнули, а в следующую секунду вокруг моих плеча и шеи обвилось нечто вроде резинового шланга. Конец его приник к моему горлу, подобно змее; я чувствовал, как под его присоской дыбится моя кожа. Вновь я попытался оторвать от себя эту мерзость небывалой мощи. Борясь с ней, я услышал шаги Хью совсем рядом – звук просочился сквозь наслоение тьмы, скрывшей все остальное. Рот мой был свободен, и я выкрикнул:

– Сюда, Хью! Я здесь – где всего темнее!

Его руки стиснули мои, и это вернуло мне часть сил, отобранных в тот момент, когда чудовищная присоска приникла к моему горлу. Кольца, опутавшие мои ноги и грудную клетку, дрогнули, стали судорожно сокращаться – и обмякли. Что бы ни удерживали наши с Хью четыре руки – оно вывернулось, и я увидел над собой своего друга. А в паре ярдов скользила прочь, норовя скрыться за стволами, та самая тьма, что повергла меня наземь. Хью вскинул ружье и выстрелил, потратив весь заряд из второго ствола. Тьма как бы рассыпалась, и нам предстал извивающийся, подобно гигантскому червю, объект наших поисков. Он был еще жив; я поднял ружье, что валялось тут же, и пальнул из двух стволов разом. Тварь уже не корчилась – теперь это были судороги и подергивания; наконец она замерла.

С помощью моего друга я поднялся, и мы перезарядили ружья, прежде чем приблизиться к твари. На земле лежало сущее чудовище – полуслизень, получервь. Головы у него не было; на одном, затупленном, конце имелось ротовое отверстие. Тело было серого цвета, в редких черных волосах длиной примерно в четыре фута, толщиной в самой объемной части с человеческое бедро; к концам оно сужалось. Выстрел угодил ему в самую середину. Дробью его ранило еще в нескольких местах, но не кровь сочилась из отверстий, а вязкая серая мерзость.

Процесс разложения начался прямо у нас на глазах – и был скор. Тварь утратила контуры, как бы растаяла, разжижилась, и буквально через минуту мы смотрели уже на скопление измаранных и слипшихся буковых листьев. Но и эта гниль куда-то делась, и от поверженной твари, что лежала у наших ног, не осталось даже следа. Рассеялся и навязчивый смрад – от земли исходил теперь только сладковатый запах весенней сырости, а над нашими головами солнечный луч пронзил облака. В следующую минуту сердце у меня ёкнуло – я услышал шорох торопливых лап и поднял ружье. Но это всего-навсего мчался к нам питомец моего друга – золотистый ретривер.

Мы переглянулись.

– Ты не ранен? – спросил Хью.

Я вскинул подбородок.

– Ничуть. Кожа цела, верно?

– Не совсем. Есть круглое красное пятнышко. Боже, что это было? Что вообще случилось?

– Нет, ты первый расскажи. С самого начала начни, Хью.

– Я наткнулся на него неожиданно, – заговорил мой друг. – Оно лежало за толстым буком, свернувшись наподобие спящей собаки. Прежде чем я успел выстрелить, оно заскользило прочь от меня – в твою сторону. Я пальнул, но, должно быть, промазал – ведь оно продолжало шуршать по листьям. Тогда я закричал, предупреждая тебя, и бросился за ним. На земле я увидел шар абсолютного мрака; из самой середины доносился твой голос. Тебя самого не было видно; я схватил черноту, и наши с тобой руки встретились. Но я нащупал и что-то другое, не имевшее отношения к тебе.

Мы вернулись домой и до прихода Дейзи успели убрать ружья, вымыться и почистить одежду.

Войдя в курительную комнату, Дейзи воскликнула:

– Ах вы, лодыри! Небо прояснилось, а вы все в четырех стенах сидите! Живо на прогулку!

Я поднялся.

– Хью говорил, что тебе не по нраву лес, – начал я. – А между тем, лес очарователен. Пойдем с нами – сама увидишь. Мы будем шагать с флангов и держать тебя за руки. Да и собаки защитят в случае чего.

– Собаки в этот лес ни на ярд не вступят, – возразила Дейзи.

– Еще как вступят. Во всяком случае, сейчас мы это проверим. Обещай, что если собаки войдут в лес, то и ты войдешь.

Хью подозвал собак свистом, и мы пошли. У леса собаки уселись, вывалив языки, и стали ждать, когда мы откроем калитку. Едва мы это сделали, как они разбежались по зарослям в поисках новых запахов.

– Ну и кто сказал, будто здесь нет птиц? – прощебетала Дейзи. – Смотрите, вон малиновка! Нет, парочка малиновок. Определенно, они ищут, где бы свить гнездышко.

Дом-на-углу

Городишко Фирхем-бай-Си давным-давно известен мне и Джиму Пурлею, однако мы осторожны – мы не упоминаем это название в разговорах с посторонними. За годы подобной скрытности мы наловчились исчезать из Лондона, поодиночке или вдвоем, чтобы день-другой провести в сей дивной безвестной обители. Скажу прямо: не любовь к тайнам и не инстинкт собаки на сене движет нами; дело не