Странная погода - Джо Хилл

Вы, наверное, знаете, на что похож «Полароид», даже если вы чересчур молоды, чтобы когда-то пользоваться им или видеть, как им пользуются. Подлинный моментальный «Полароид» настолько узнаваем и представляет собой до того громадный технический скачок вперед, что сделался иконой века. Он принадлежит 80-м так же, как Пакман^[9] и Рейган.

В наше время фотоаппарат у каждого в кармане. Представление о том, чтобы щелкнуть фотку и тут же получить возможность рассмотреть ее, не поражает абсолютно ничье воображение. Зато летом 1988 года «Полароид» был одним из очень немногих устройств, позволявших сделать снимок и проявить его сразу же. Камера выталкивала толстый белый квадрат с серым прямоугольником пленки посредине, и через пару минут (быстрее, если помахивать квадратом) изображение выплывало из мрака и отвердевало в фотографию. Тогда это было последнее слово техники.

Увидев фотоаппарат, я понял, что это он, тот малый… Человек-Полароид, от кого пряталась миссис Бьюкс. Лощеный проныра на своем белом «Кадиллаке» с красным откидным верхом и красными сиденьями. У него и цветовой код был, как у пакостника.

Я понимал: что бы ни уверяла миссис Бьюкс про этого парнишу, на деле, конечно, никакой основы под этим не было, так – перебой двигателя, что поперхнулся и заглох. И все же кое-что из сказанного ею прилипло к памяти. Не позволяй ему фотографировать себя. Когда я сложил все это вместе (когда убедился, что Человек-Полароид был не порождением старческой фантазии, а реальным хлыщом, стоящим прямо передо мной), у меня по спине и рукам мурашки побежали, как от холода.

– Э-э… говорите, мистер. Я вас слушаю.

– Вот, – сказал он. – Бери двадцатку и попроси раскочегарить эту колонку. Моего «кадика» жажда мучит, но вот что я скажу тебе, детеныш. Если останется сдача, она вся твоя. Купи себе диетический справочник.

Я даже не зарумянился. Удар был паскудный, только при моей растерянности он тут же рикошетом отскочил от моего сознания.

Глянув еще разок, я понял: то был не «Полароид». Не очень похож. Мне этот аппарат был очень хорошо известен (один такой я как-то разбирал), и я понял, что этот в чем-то изощренно иной. Был он, для начала, черным, с красным передом – как бы в тон с машиной и одеждой. Но еще он был просто… другой. Лощеней. Лежал на багажнике так, что мистеру Лощеному стоило лишь руку протянуть, и был повернут слегка в сторону от меня, так что марки аппарата я не видел. «Коника»?» – гадал я. Больше всего поразило (сразу же!), что у «Полароидов» есть приемник на петельках, который открывается спереди и в который вставляется блок с мгновенными негативами. А вот как этот заряжается, я понять не мог. Аппарат, казалось, был цельным и гладким.

Он увидел, что я смотрю на аппарат, и поступил удивительно: словно защищая, положил на него руку, так какая-нибудь пожилая леди покрепче прижимает к себе кошелек, проходя мимо уличных бандитов. А облезлую на вид двадцатку протянул другой рукой.

Я обошел машину сзади и протянул руку за деньгами. Взгляд скользнул по надписи, выколотой у него вокруг руки. Буквы были мне незнакомые, но походили на иврит.

– Крутая наколка, – заметил я. – Это что за язык?

– Финикийский.

– А что говорится?

– Говорится, не вздумай мудить со мной. Более-менее.

Сунув деньги в кармашек тенниски, я пошел прочь от него, двигаясь задом наперед. Было чересчур страшно повернуться к нему спиной.

Я не видел, куда иду, сбился с пути, ткнулся в заднее крыло и едва не упал. Положил руку на багажник, чтобы на ногах удержаться, и глянул вокруг – вот так я и увидел эти фотоальбомы.

Их, может, с дюжину было сложено на заднем сиденье. Один был раскрыт, и я увидел сделанные «Полароидом» фотки в прозрачных кармашках, по четыре на каждом листе. В самих фото не было ничего примечательного. Сильно высвеченный снимок старика, задувающего свечи на торте в день рождения. Намокший под дождем, перепачканный щенок-корги, смотрящий в объектив трагичными, голодными глазами. Пижон с развитой мускулатурой и в забавной оранжевой майке с длинными бретельками, сидящий на капоте машины с кузовом для ралли – прямо из «Рыцаря дорог»^[10].

Последний привлек мой взор. Было какое-то смутное ощущение, что я знал этого молодца в борцовской майке с длинными бретельками. Я гадал, не видел ли его по телеку, не тот ли он борец, что выскочил на ковер побороться несколько раундов с Халком Хоганом^[11].

– У вас много снимков, – заметил я.

– Это чем я занимаюсь. Я разведчик.

– Разведчик?

– Для кино. Когда вижу интересное местечко, фотографирую его. – Он приподнял уголок рта, открыв отвратительный зуб. – А что? Хочешь в кино сняться, детеныш? Хочешь, я тебя сфоткаю? Слушай, судьбу не угадаешь. Может, кому-то из помощников по кастингу твое личико и понравится. А там, глядишь, – и Голливуд, малыш. – Он бегал пальцами по аппарату, что мне совсем не нравилось, с какой-то дерганой истовостью.

Даже в теоретически более невинные времена конца 1980-х я не очень-то лез позировать для фото, которые снимал парниша, выглядевший так, будто он купил себе одежду на каком-то базаре для педофилов. А потом ведь и Шелли еще говорила мне: не позволяй ему фотографировать себя. Ее предостережение ядовитым пауком с мохнатыми лапами ползло по моему хребту.

– Я так не думаю, – сказал я. – Может, будет слишком трудно уместить меня всего на одном снимке. – И я обеими руками указал на свое пузо, выпиравшее из рубашки.

На миг глаза на его изъеденном лице вылупились, потом он заржал грубым, лошадиным смехом, в котором неверие мешалось с подлинным весельем. Он наставил на меня указательный палец, при этом изобразил большим пальцем курок револьвера. – Ты в порядке, детеныш. Ты мне нравишься. Только смотри не потеряйся на пути к кассиру.

Нетвердой походкой я пошел от него – и не только потому, что бежал от паскуды с уродливым ртом и еще более уродливым лицом. Я был ребенком разумным. Читал Айзека Азимова, а героем, которому я поклонялся, был Карл Саган, я чувствовал духовное родство с Мэтлоком Энди Гриффта^[12]. Я знал, что представления Шелли Бьюкс о Человеке-Полароиде (только я его мысленно уже называл Финикийцем) были путаными фантазиями ума, расползающегося на части. Ее предостережения не стоило и вспоминать… но они вспоминались. И успели (в последние несколько мгновений) обрести едва ли не вещую силу и тревожили меня столько же, сколько тревожило бы то, что мне досталось 13-е место на рейс 1313 в пятницу, 13-го (и какая разница, что 13 число весьма крутое, не какое-то там простое число или число Фибоначчи, а еще и эмрип, что означает, что оно остается простым, если в нем переставить цифры и превратить в 31).