Сожженные приношения - Роберт Мараско

ее и пошла по коридору. Здесь царил тот же аромат, и на верхней площадке лестницы, и по всему дому, наплывая откуда-то и захватывая комнаты одну за другой. Она пересекла холл и вошла в большую нижнюю гостиную.

* * *

Услышав приближающийся звук автомобиля, Бен открыл глаза, и – реальность то была или нет – ничего не изменилось. Он отвернулся от тети Элизабет в сторону окон. Стемнело. Сколько он проспал в этом кресле, как давно Мэриан сообщила ему о докторе? Машина затормозила возле парадной лестницы, слева от окон, и только он собрался встать и выглянуть на улицу, как по звуку двигателя догадался, что никакой это не врач. Он застыл в своем кресле, прислушиваясь к холостому ходу мотора перед домом. Тетя Элизабет все отчаяннее боролась за воздух. Ему показалось, она даже пошевелилась – едва приметно. Боль колотилась в нем и затем породила новый звук, какого он раньше не слышал. Звук исходил откуда-то изнутри дома и сначала был глуше, чем пульсирующее гудение двигателя. Бен попытался опознать его. Он доносился от подножия лестницы: что-то тащили по деревянному полу. А потом перешел на саму лестницу – и двинулся вверх по ступеням. Тащат, потом тяжелый стук. И снова. Тащат, стучат, тащат, стучат… звук все быстрее и ближе. Он снова заметил шевеление в постели: правая рука тети Элизабет тряслась, ее голова слегка сдвинулась, словно она слышала тот же шум. Стоны стали непрерывными и более глубокими – бессильные, животные причитания, связанные, должно быть, с пребыванием на самом краю смерти.

Руки Бена сжимали подлокотники с такой силой, что побелели. Он подался вперед и увидел, что умирающая извернулась и теперь лежит на спине. Звук приближался к верхней площадке. Тащат. Стучат. Он сидел словно парализованный, глядя, как от этого звука, а потом от металлического бряканья в конце коридора открылись глаза тети Элизабет. Что-то очень быстро везли на колесиках к ее спальне. Внезапно тетя Элизабет – с распухшим, просунутым между губ языком – села в кровати и повернула голову к двери.

Это сон, он ничего этого не видит, он не слышит этих звуков. Ни удушливых хрипов, ни приглушенной возни прямо за дверью, ни мощного удара, от которого эта самая дверь с лету распахнулась. Он не сдастся, он не будет смотреть даже тогда, когда это подкатят к самой кровати, когда шофер резко откинет полированную крышку и двинется к тете Элизабет, безжизненно уставившейся на белую атласную обивку. Он не будет смотреть.

* * *

Оранжерея. Мэриан через гостиную направилась к нише и стеклянной двери напротив стены с затененными фотографиями, на ходу зажигая лампы. Аромат усиливался. Она взялась за ручку и вдохнула его, задержавшись и пытаясь рассмотреть, что там, в темноте. От предвкушения вспотела ладонь на дверной ручке. Мэриан медленно повернула ее и открыла дверь. Тепло и сладость буквально окатили ее, так что она даже не сразу смогла нашарить ряд выключателей у входа, чтобы наконец позволить всему этому великолепию обрушиться на нее.

Длинные полки и столы наполнились и заструились пестротой – ряды и ряды пышных растений, бесконечно разнообразных, густых, ярко-зеленых. Что было жухлым и чахлым, теперь рвалось из керамических горшков и с латунных поддонов, усеянное бутонами. Там были орхидеи, огромные вздымающиеся сплетения орхидей, и гигантские экзотические цветы, и папоротники, распускающие кружевные вайи, и листья самых причудливых очертаний, и лепестки самых немыслимых насыщенных оттенков. Насколько Мэриан могла судить, повсюду – до самого стеклянного потолка и вплоть до противоположного конца – в оранжерее царила жизнь, чудотворная новая жизнь, где все было неестественно большим и ярким.

Мэриан медленно шла по узким проходам, придерживая полы платья. Наполнялась этим дивом. Если какая-то смутная тревога, сперва почти незаметная, и пробралась ей в душу – что ж, это вполне естественно перед лицом столь поразительной тайны. Мэриан остановилась потрогать узор на листе, вдохнуть аромат, склонилась словно бы в знак почтения перед совершенством цветов, перед жизнью, которой одаривал ее дом.

Все было живое, все вокруг нее было живое, и как еще оно могло ожить, если не через нее, если не благодаря ей? И разве не этим объясняется смутная тревога Мэриан? Тревога из-за растущего осознания ее власти в доме, из-за неохватности тайны, окутавшей ее жизнь, из-за того, что все это невозможно было представить за пределами верхней гостиной?

Впрочем, тревогу подпитывало и что-то более близкое и навязчивое – какие-то испарения в другом месте дома, наполняющие оранжерею тошнотворной перезрелой сладостью.

Мэриан вдруг замерла: она оказалась в точности на том месте, где еще утром стояла тетя Элизабет.

Мэриан произнесла ее имя вслух:

– Тетя Элизабет, – и тут же почувствовала, как что-то сжалось у нее внутри.

Сладость стала невыносимой. Мэриан продралась сквозь заросли, щелкнула выключателями и закрыла за собой дверь. Ее взгляд сперва устремился к противоположному концу большой гостиной, потом – к верхней ступеньке лестницы… Мэриан толкнула дверь в комнату тети Элизабет и застыла на пороге.

Голова тети Элизабет запрокинулась на подушке, рот был кособоко раззявлен, невидящие глаза таращились в спинку кровати. Бен сидел в кресле рядом с покойной, согнувшись пополам и держась обеими руками за живот.

Мэриан подошла к кровати и долго разглядывала тетю Элизабет, прежде чем тронуть Бена за плечо. Тот медленно поднял голову.

– О боже, – прошептала Мэриан, – о боже.

Бен тупо и молча смотрел на нее, смотрел, как она поднесла ладонь ко рту и отвернулась от кровати.

Чуть погодя задребезжал телефон. Звонил доктор, который сказал Мэриан:

– Будь я проклят, если Шор-роуд, семнадцать, вообще возможно найти, как бы долго я тут ни жил! Где вы, черт возьми, находитесь?

Глава 10

К тому времени, как Мэриан возвратилась в комнату, Бен уже накрыл тело тети Элизабет покрывалом. Мэриан пересказала ему разговор с врачом, и Бен безучастно ответил:

– Теперь это не важно.

Он отошел от кровати – с пустым лицом, не оправившись еще от шока, и встал спиной к ней, глядя в окно. Мэриан приблизилась к мужу.

– Мне так жаль, милый, – тихо произнесла Мэриан и попыталась обнять его, но он отстранился и направился к столу, на котором были аккуратно разложены вещи тети Элизабет. Туалетные принадлежности, огромные солнцезащитные очки, несколько книг в бумажных обложках, обшитый кружевами носовой платок. Ящик с красками стоял у стены, рядом с двумя картинами, соломенная шляпа лежала на