Инкубы - Эдвард Ли

- К черту обещание. Принеси мне выпить.

- При всем моем уважении, Джек, я не думаю, что это такая уж удачная идея. Почему бы сегодня вечером просто не вести себя спокойно?

- Мне не нужен психолог, Крейг, мне нужно выпить. Просто налей мне гребаной выпивки, или я найду бар, где это сделают.

ГЛАВА 21

- Отец Земли, - сказал прелат, - мы живем, чтобы служить твоей воле.

- Славься, Отец, славься, - ответили суррогаты.

- Мы даем тебе плоть через кровь, мы даем тебе тело через дух.

- Плоть через кровь, - прозвучало песнопение. - Тело через дух.

Прелат поцеловал молельню. Суррогаты в плащах встали в противоположных концах треугольника. Прелат повернулся к ним лицом.

Они взялись за руки. Они опустили глаза и помолились.

- Иди с нами, Отче.

- Защити нас.

- Благослови нас, Отче, и избавь нас. Дай нам силы исполнять Твою волю в это святое время, нам, Твоим недостойным слугам. Позволь нам ходить невидимыми и говорить неслышимыми, чтобы мы могли снова отдавать Тебе. Благослови нас и приди к нам, Отче.

- Плоть через кровь.

- Тело через дух.

Прелат почувствовал, что воскрес. Он закрыл глаза и посмотрел.

- Покажи мне, - молился он. - Я умоляю тебя.

Он увидел черноту, подобную ониксу, и бесконечные пропасти плоти и потерь. Небо над стигийским ландшафтом было красным; отблески далеких пожаров медленно пульсировали в неровных расщелинах пропасти, словно светящиеся вены, и слитное черное бормотание хаоса оглушало бесконечное ущелье. Это было прекрасно. Прелат устремился в бездну, уже не человек, а огромная стройная птица. Все ниже и ниже, в прекрасный хаос, в благодать смятения. Мимо проносились видения, цвета темной крови и едва различимые движения предметов. Каждая расщелина долины извивалась среди сочащихся камней, откосов и катакомб, расколотых земляных валов и бездонных ям.

"Унеси меня прочь, - подумал прелат, - на великолепных черных крыльях".

Крики пустоты наполнили его черные, как бусинки, глаза слезами радости, ярости истины, ее быстроты и бесконечности. Ущелье уходило все дальше в тенебру, ведя его к какой-то перевернутой вершине, более древней, чем история. За милю или тысячу миль от себя он мог видеть благословенную вершину, но под черной пеленой пропасти, окутанной сернистым дымом, начало проявляться какое-то движение. Клювастые падальщики копались в грудах дергающихся тел; похожие на слизней обитатели экскрементов сдирали плоть с костей. Из зияющих дыр в скале извергались обугленные трупы, превращавшиеся в щепки, из которых поднимался дым, пропитанный человеческим жиром.

"Прекрасно", - мечтал прелат.

Из газообразных трещин появлялись нечеловеческие фигуры: безликие, неописуемые стражники, которые лапали жалкую человеческую ораву, впитывая их крики, вдыхая их кровь. Толпы обнаженных фигур боролись в грязи и дерьме, но на них наступали хихикающие служители этого места. Тела яростно извивались, когда черепа раскалывались и с них сдирали розовую мякоть. Конечности выворачивались из суставов, позвоночники выдергивались из спин, тела медленно и методично раздавливались, и можно было наблюдать, как ломаются кости и лопаются органы. Один стражник погрузил огромные гениталии в прямую кишку извивающейся женщины, в то время как другой с любопытством крутил ее голову, пока она не оторвалась. Ловкие руки-клешни умело сдирали кожу с других тел, разбирая их по частям. С живых голов срезали лица, пальцы рук и ног обгладывали как лакомые кусочки. Гротескные гениталии поднимались, чтобы проникнуть в любое отверстие, до которого можно было дотянуться. Нечеловеческие руки раздвигали мошонки, подставляя огню сырые яички. Острые зубы вонзались в головку члена, откусывали соски и груди, руки и ноги, уши, носы, скальпы. Привратники радовались своей упорной работе, бесподобной в исполнении. Их красоте не было предела. Один из стражников заставил мужчину съесть части своего тела; другие приказали детям заживо расчленить своих матерей, а затем и их самих. Целые клубки корчащихся человеческих тел были погружены в ямы с дымящимися экскрементами, где их держали до тех пор, пока они не утонули, а огромные бесформенные ступни методично ступали по коврам беременных женщин, пока их матки не разродились. Плаценты и зародыши были разложены на горячих камнях для приготовления.

Это было воздаяние. Это была истина.

Прелат с нетерпением ждал того дня, когда он тоже присоединится к служителям церкви в их святом деле.

Земляные работы продолжались. Прелат безмятежно скользил над пылающими кострами и тлеющими ямами. Крики, похожие на прекрасную музыку, стихли позади. Над пропастью возвышались постаменты, черные кенотафы и дольмены, старые как мир. Все выше и выше поднимался прелат, опускаясь все ниже и ниже, пока вскоре не стало слышно ни звука, только безмятежность этого лишенного света древнего места. Он чувствовал красоту этого места, он мог почти прикоснуться к ней, потому что она приближалась...

"Ближе, ближе..."

Прелат остановился.

Он парил в бесконечности, вглядываясь.

Перед ним стоял обсидиановый трон Отца, а на нем:

Отец.

Отец Земли.

- Аориста!

* * *

- Тебе мы отдаем нашу веру навеки, - прорыдал прелат во время богослужения.

- Плоть через кровь, - хором произнесли суррогаты. - Тело через дух.

Прелат повернулся и поднял чашу.

- Любовь моя, Отец. Мой дар Тебе, - он поднял кинжал. - И Твой дар нам.

Суррогаты подняли руки.

- Даруй нам милость, о Отец, исполнить Твое предназначение.

- Баалзефон, радуйся!

- Аориста!

Цементный пол вокруг треугольника стал теплым.

ГЛАВА 22

Вероника подняла голову от своего рабочего стола. Она услышала шаги. Но когда она выглянула в коридор, на лестнице никого не было.

Шаги звучали неуместно. Казалось, что они доносятся даже не с лестницы.

"Должно быть, это у меня голова идет кругом", - подумала она.

Перед ней лежала работа. Основной набросок был готов. Во вчерашних набросках чего-то не хватало, но сегодня она поняла, чего именно.

В набросках не хватало ее самой.

Вчерашний сон об огненном человеке был самым подробным.

"Экстаз пламени, - подумала она. - Огненный любовник".

Пустое место рядом с огненным любовником нужно было заполнить. Вероника заполнила это пространство собой.

До сих пор ее единственные попытки создать автопортрет были глубоко экспрессионистскими. Однако в этом случае все должно было быть по-другому: ей нужно было нарисовать себя не в абстракции, а в реальной жизни. Она никогда раньше этого не делала. Перспектива взволновала ее, но в то же время немного напугала.

Что, если у нее ничего не получится?

Внезапные голоса отвлекли ее. Теперь она была уверена,