Да родится искра - narsyy

— Какое дивное платье, племянница. Да и сама ты сегодня ослепляешь красотой, словно Пречистая Дева.

— Спасибо, — не глядя на него, буркнула Аммия.

Платье и вправду ей нравилось. Голубое, в цвет глаз, расшитое золотой нитью. Его подарил отец перед самым своим исчезновением, и за три года оно сделалось тесным в груди, но еще налезало и оставалось любимым. Правда, любезностей от Раткара ей выслушивать не хотелось. За три дня, что он тут, они едва ли перемолвились двумя десятками фраз.

— Выше нос, девочка. Мы на празднике, а не на похоронах.

Я не девочка, мысленно поправила его Аммия. Ее ужасно раздражало, что с ней не считаются.

Хатт, с кряхтением поднявшись на помост, грянул заздравную речь, и низовцы затихли, дабы расслышать его лязгающий голос.

— Милостью владычицы Хатран нам будет дарована морозная зима, что заберет старых и слабых, но закалит сердца тех, кто перенесет страшнейшую из ее вьюг! А после вновь выйдет солнце, разойдутся льды, расцветут на деревьях почки, и в Нидьёр придет весна!

Народ одобрительно зашумел. Северяне почитали Зиму, как самобытное божество, и радовались, когда она выдавалась особенно суровой. Они верили, что это Хатран помогала им в битве с Вечным Врагом, занося снежными валами все тропы и дороги, не давая тому перейти Плетеные горы и обрушиться на людей всей своей неудержимой мощью.

Хатт еще раз пожелал всем доброго снега, кратко перечислил высокородных, что приехали, дабы засвидетельствовать почтение регенту, после чего стал громко зачитывать ту часть Уклада, которая определяла правила наследования власти, чтобы самый темный низовец уразумел, отчего княжить позвали именно Раткара. Ветер уносил его слова в вышину, откуда сыпались редкие снежинки, дабы растаять на плечах пришедших.

— Посему, до исполнения шестнадцати лет от роду Аммии, дочери Хаверона, над Домом Негаснущих Звезд будет властвовать князь-регент Раткар, сын Урдара. То есть слово Звезд! — закончил наконец Хатт.

— То есть слово Звезд! — робко и нестройно отозвалась толпа, особой радости не выказав. Только загривцы и малая часть горожан горячо поддерживали нового владыку. Большинство прочих явились лишь за тем, чтоб отведать на пиру дармовой выпивки да выбрать себе кусок мяса посочнее. Им было все равно, кто там сидит на самом высоком стуле, мерцая, точно жемчуг.

Раткар поднялся и воздел руки к небу в приветственном жесте. Настал его черед говорить. Он произнес выученные с вечера слова древней присяги на полузабытом языке перволюдей, столь сильно отличающимся от наречия снегов, что самый смысл клятвы едва ли понимал кто-то, кроме Хатта и нескольких ученых голов.

После на помост по очереди выходили наместники Северной, Южной и Западной четвертей и произносили слова верности регенту, клянясь сначала на мече, а потом на щите с намалеванным восьмиконечным символом солнца. Лысый Имм подносил им кубок с трескучим сбитнем — старинным священным напитком, что варят из дикого меда и местных душистых трав.

Управителем Западной четверти, самой меньшей по населению из-за разросшегося по его землям Крапивника, был дородный муж по имени Корлик Сивый. Прозвищу своему он давно перестал соответствовать, ибо полысел. Из-за объемного брюшка он пыхтел и сопел при каждом шаге, будто кузнечные меха. Феор рассказывал, что ни один конь такой вес не выдерживал, поэтому Корлику приходилось путешествовать в повозке, однако еще не нашелся безумец, который вздумал бы его за это высмеять.

Талик Вороний Глаз, суровый с виду, но добродушный старикан с квадратным лицом, волевым подбородком и серой паклей вместо волос, держался с Раткаром холодно и слова клятвы цедил без всякого выражения. Всем известна была его привязанность к Хаверону, которого он нянчил еще младенцем. Аммии, однако, он приветливо улыбнулся, подмигнув здоровым глазом — второй ему выбили в юности. На прошлой церемонии, когда регентом провозглашался Харси, Талик ей полюбился больше всех.

Юг, наиболее страдавшую от напастей часть Дома, представлял настоящий воин — Мадавк Железнобокий. Ветеран сотни битв и бесчисленного множества стычек, кареглазый рубака с испещренным шрамами лицом, он почти не показывался в своем остроге. То там, то здесь южан теснили порченые, а Мадавк не терпел сидеть сложа руки. Еще меньше он любил просить подачки у правителей Дома, хоть южная четверть остро нуждалась в свартах. Отец прислушивался к советам Астли и несколько раз посылал отряды дружинников на помощь южанам, но дядя Харси уговорам поддавался редко, предпочитая укреплять собственные рубежи.

После принесения клятвенных речей Раткар взял щит на руку, высоко поднял его и продолжил на привычном языке:

— Люди севера! Многие из вас явились сегодня издалека, чтобы поглядеть на нового правителя! Вот он я! Знайте, что для меня честь служить Дому и быть верным надежей всем вам! Обещаю быть справедливым и любящим отцом, обещаю защищать вас и ограждать от бед, обещаю закон для всех и каждого, от мала до велика! Ибо вы, наш народ, и есть главное богатство Дома!

Раткар намеренно выделил эти слова и выждал паузу, чтобы послушать, как толпа благосклонно загудит, а после продолжил:

— Мясо уже шкворчит на сковородах, а бочонки с брагой и медом только и дожидаются, когда я кончу болтать, так что не буду вас задерживать! Пейте, веселитесь и запомните Раткара щедрым и добрым князем! Пока я здесь, Искорка будет сиять!

На этот раз народ возликовал.

Откуда-то стали выкатывать здоровенные бочки. Подставили ведра, отбили пробки, и тут же дохнуло хмелем. Повсюду звучали тосты, нестройно произносились здравицы.

Раткару поднесли кованый ларец, и он, заливаясь звонким смехом, стал бросать в толпу старинные монеты, будто зерно. Его подручные тоже погружали руки в ларь и поливали серебряным дождем ошарашенных людей, что хватали богатство на лету, толкались и вырывали блестящие кругляши друг у друга.

По знаку Раткара на помосте появились дудочники, гусляры и прочие песенники, наполнившие ночь пронзительными трелями под грохот пузатых барабанов. Зажгли огромные костры, перед которыми закружились хороводы. Девы дразнили огонь щепотками соли, а тот плевался искрами и шипел.

Носчики еды дурманили запахами жареного мяса с пряностями на палочке, пирогов с репой и даже диковинных южных фруктов, которые специально для праздника выписали из Камышового Дома. Один из таких подали и самой Аммии. Сочный красный плод, похожий на яблоко, вязал во рту, но дарил необыкновенный терпкий вкус.

Кое-кто еще крутился у самого возвышения, выискивая в грязи последние монеты, другие уже занимали очередь за чаркой пива или меда —