Не путайся под ногами! - Гульнара Черепашка

места. Превратившись из статуи в человека, подошел к ней, склонился. Нахмурился, разглядывая лицо. Вот интересно — неужели ему удобно в этих тряпках? Или привык уже — сколько он здесь лет!

— Эй! — он потыкал ее пальцем в плечо. — Чего разлеглась, подымайся!

Фиона попыталась придумать подходящий ответ, но это не понадобилось. Вместо слов она снова принялась чихать. Раз, и другой, и третий. Да что ж это! Нос отчаянно зачесался. Она принялась ожесточенно тереть его.

Фанатик недоуменно оглянулся, и к ним подошел один из его товарищей.

Фиона, пользуясь случаем, вообще прекратила тянуть силы из корней древа. И ее товарищ по несчастью, побледнев, завалился.

Надо ж быть таким добросовестным! Громче всех вопил, что им не жить, и он отказывается что-либо делать. А что в итоге? Только что-то пошло не так, появилась тень сомнения — сдал ее тут же! Страшно подумать, что было бы, если б она вздумала тронуть хотя бы крохотный отросточек корня.

Она снова чихнула, из носа потекло. Фиона снова принялась его расчесывать, недоуменно прислушиваясь к испуганным возгласам сектантов. Один из них со всех ног рванул куда-то наверх.

Она оглядела пальцы. Те оказались красными. Что еще за ерунда?

Коснулась кожи под носом. Влажное липкое попало на верхнюю губу, и она ощутила привкус крови. Да не может быть! Не так-то она и обессилела на деле.

Снова чихнула.

Да что же такое! Это от чихания кровь из носа пошла? И почему, гиены их всех тут задери, так невыносимо зудит вся кожа? Теперь уже не только нос, но и лоб, и щеки, и всё лицо. Она принялась тереть кожу ладонями. Понимала, что безобразно размазывает кровь — но прекратить не могла.

«Ты не переносишь мою пыльцу? — протянул удивленно голос в голове. — Неожиданно. Но удачно, у нас пока есть шанс».

«Это от твоей пыльцы я чихаю⁈ — возмутилась Фиона мысленно. — А можно как-то убрать ее, пока я все внутренности не вычихала? У меня ребра уже болят!»

«Увы. Пыльца осталась в почве».

Очередной оглушительный чих, от которого заложило уши. Творец всемогущий, она теперь даже сделать ничего не сможет — даже если и появится возможность! Откуда в почве пыльца, как она туда попала⁈ До потолка древо дорасти не успело, цвести ему рано. Ответов не было и не предвиделось.

Сердце колотилось. Из глаз лились слезы — не остановить.

Убежавший сектант вернулся с кем-то из своих. Быстро он — пары минут не прошло! Второй наклонился к ней, заставил приподняться. Ухватил за подбородок, приподнимая лицо и отшатнулся. Выругался, сплюнул в сторону.

Фиону умыли. Вновь явившийся принялся заглядывать за веки, в нос, ощупывать шею и затылок. Лекарь, что ли? Ну, а что: фанатикам тоже нужна порой помощь целителей! Наверное.

— Давно она так? — осведомился отрывисто.

— Да… с четверть часа, наверное, — отозвался его товарищ. — Даже меньше.

— Чихает с четверть часа, — уточнил вроде бы лекарь и получил утвердительный кивок. — Да так, что сосуды в носу лопнули, и кровь пошла? — отпустил наконец лицо Фионы, принялся слушать сердце и щупать пульс. — На истощение сил не похоже. Да и времени не так много прошло.

— А может, вы мне просто платье сухое принесете? — вопросила она сварливо. — Я простыла из-за ваших выдумок!

— Ага, — подтвердил тот, что бегал за лекарем. — На пол улеглась — и чихать начала.

— На пол? — протянул лекарь, положил ладонь на землю. — Сырой, — протянул он, словно только сейчас это заметил. Снова ухватил ее за подбородок, покрутил из стороны в сторону. — А с глазами что, отчего рыдания?

— Это от, — просипела Фиона и снова чихнула.

Горло сдавило невидимой рукой — пока вроде бы несильно. Она попыталась отдышаться. А глаза и правда слезились, и резало их от тусклых светильников безобразно. Снова принялась бездумно тереть зудящие щеки.

Может, сказать ему про пыльцу, рассеянную в почве? Она-то садовник, она может ощущать ее!

Зато догадаться о своей непереносимости не могла. Или…

— Хватит меня трогать за лицо! — зашипела она, дергая головой. — Вы сначала вымазали руки в земле, пропитанной этой клятой пыльцой, а теперь лезете ко мне! Дайте снова умыться, — и закашлялась. — Мне дышать тяжело, после вашего осмотра еще хуже стало.

— Какой еще пыльцой? — изумился лекарь.

Пришлось объяснять. К изумлению Фионы, горе-коллега ее слова подтвердил. Заявил, что древо и правда рассыпало пыльцу, и та пропитала почву. Да так, что часть просочилась сквозь толщу слоя меж этажами.

Садовник же и заявил, что видел как-то такое — человек не мог переносить запаха каких-то цветов. Тот вызывал чихание, отеки, слезящиеся глаза… даже удушье.

Да поможет ей святой Иероним. Такое бывает⁈ Она впервые в жизни услышала об этом только что, от древа.

«Они вернут тебе контроль над даром, — прошелестел его голос в голове. — Только не спеши что-то делать! Дождись, когда моя крона пробьет пол. Тогда защита логова падет окончательно».

Защита? А ей-то что с этого⁈

— Я ничего не понимаю, — со злостью поведала она, не заметив, что говорит вслух. — Не понимаю.

— Деревенщина необразованная, — раздраженно отозвался коллега-садовник. — Это я не понимаю, откуда у такой бестолковщины знание трудов мастера Ланга!

Фиона встряхнулась.

«Осторожнее, — предостерег голос древа. — Защита падет — стычка окончательно перейдет внутрь. Эти люди ворвутся в коридоры. Тогда и сможешь действовать. Я… теперь чую их. Когда моя крона поднимется выше, я смогу ощущать больше».

В бесплотном голосе почудилось отчаяние. Хотя сама Фиона воспрянула духом — вот теперь то, что он говорил, походило на мало-мальски приемлемый план! Во всяком случае, дело не выглядело таким безнадежным, как только что. А он-то чего тогда страдает — не верит в успех авантюры? Так выбора нет.

«Не переживай обо мне. Я справлюсь».

Слова внушили смутную тревогу и недоумение. Справится — с чем?

«С очередной смертью».

Глухо, отдаленно. Фиона снова чихнула, над верхней губой опять появилось мокрое теплое. Солоноватый характерный привкус. В голове гудело, воздух со свистом проходил в легкие.

С очередной смертью — ну да, его ведь уже заставляли подняться над землей. И вытягивали жизнь. Она же и вытянула в последний раз. Наверное, это тяжело… представлять, каково несчастному оживленному корню, не хотелось. Самой сейчас было тяжело. Дар ей вернут — что делать-то с