Азбука для побежденных - Екатерина Витальевна Белецкая

— А вы хотели бы стать свободной? — спросил Вар.

— Я не знаю, — покачала головой Даарти. — Ценой чьей-то жизни — точно нет. А так, наверное, да. Может быть. Всё может быть.

* * *

— Знаете, я, кажется, начал понимать, в чём постоянство именно вашей основы, Поля, — сказал Вар, когда они возвращались на площадь, проходя по узким городским улочкам. — И я понимаю теперь, почему мне захотелось продолжать дружбу с вами.

— И почему же? — рассеянно спросила Аполлинария. Слова Даарти о свободе сильно задели её, и теперь она думала, что же на самом деле действительно лучше, а что хуже.

— Вы добрая, — тихо сказал Вар. — Даже не так, не вы сама, не подумайте, что я сейчас хвалю вас. Ваша основа, она содержит в себе нечто, что для других, скажем так, нехарактерно. Есть вещи, которые для вас неприемлемы, и я говорю сейчас не про абсолютное зло, нет. Я кое о чём другом.

— Абсолютное зло? — Аполлинария, наконец, отвлекалась от своих мыслей. — О чём вы? Что вы назвали абсолютным злом?

— Всё то, что показывали нам старухи — и есть абсолютное зло, — объяснил Вар. — Выбор, который нам предлагают, есть выбор зла наименьшего из предложенных. У меня, поверьте, точно такая же ситуация: мне тоже подсовывали самые разные варианты зла, но я отверг их все до единого, и на компромисс со своей совестью так и не пошел. Они ведь вам намекали, что пора строить нечто своё, я прав?

— Да, так и было, — кивнула Аполлинария. — И я им честно ответила, что вот это всё я строить не хочу и не буду. А они мне дали понять, что пора уже определяться.

— О, как это знакомо, — Вар покачал головой. — Говорят, как под копирку. Мне они сказали то же самое. Ровно то же самое. И… мне кажется, что ваши старухи успели про меня вам наговорить кучу скабрезностей, не так ли?

— Они сказали, что вы рохля, — призналась Аполлинария. — Что же у вас в доме такое, если они так про вас сказали?

— Мой дом пуст, — Вар вздохнул. — Он просто пуст, тёмен, и заброшен. Я не хочу абсолютного зла ни в каком виде, вне зависимости от того, какую форму оно принимает, и под какое добро маскируется. А если есть только зло, и нет ничего другого, то зачем вообще строить что бы то ни было? Я приглашу вас к себе, чтобы вы имели возможность убедиться, но лучше нам сделать это немного позже.

— Почему же позже? — спросила Аполлинария.

— Я хотя бы уберу запустение из прихожей и гостиной, — ответил Вар серьезно. — Уберу, и приглашу вас. А ещё, знаете… я вот подумал… Даарти, она ведь тоже добрая. Вы согласны?

— Да, — секунду помедлив, ответила Аполлинария. — Она добрая. Но она не в состоянии противопоставить себя тому злу, которое одержало над нею победу. Зло поселило в её доме неистребимое горе, от которого нет спасенья, и поймало её в ловушку, из которой нет выхода.

— Вы сейчас сказали ровно то, что я думал, — кивнул Вар. — Ей некуда деваться. Она намертво повязана обязательствами, которые на себя взяла, точнее, которые на неё взвалили, даже не спросив, и не сможет предать тех, кто ей навязан силой. Ведь если она сбежит, например, и оставит очередного своего гостя умирать без помощи, она совершит предательство, которое никогда не простит себе. И куда ей деваться? Только и остается, что тянуть свою ношу, сколько это будет возможно.

— Бесконечно, — тихо произнесла Аполлинария. — Это будет бесконечно, Вар. Или — до того момента, когда… когда появится гость, которые сумеет остаться в живых.

— Я успел взглянуть на того, кто был в комнате, — понуро произнес Вар. — Умею немножко видеть подобное. Он безнадежен, как мне кажется. После такого никто не сможет остаться в живых. Поэтому, боюсь, Даарти обречена до скончания веков находиться при своих гостях, и не сумеет помочь никому из них.

— Это ужасно, — покачала головой Аполлинария. — Поэтому давайте сделаем для Даарти хоть что-то, что в наших силах. Угостим кофе и чаем, и поговорим с ней. Может быть, ей хотя бы ненадолго, но всё-таки станет легче.

* * *

— На хинди оно означает «земля», это самое «даарти», — заметил Скрипач. — Лий, это отсылка к Терре-ноль, мы об этом немало рассказывали. Но, опять же, мы не воспринимали происходившее там вот таким образом. Никогда. Даже подобных мыслей не было.

— Мыслей о демиурге планеты? — уточнила Лийга. — Или мыслей о том, что демиург может мучиться, осознавая происходящее?

— И первых, и вторых, — признался Скрипач. — Сейчас… знаешь, мне немного не по себе от того, что мы прочли.

— Немного? — переспросил Ит. — А мне кажется, что много. Очень много. Ведь то, что было в этой главе, оказалось для нас правдой. Мы на Терре-ноль нашли в буквальном смысле этого слова — всё. Любимую жену. Кира. Дочерей. Дом. Это единственное место во всей вселенной, где мы были, пусть недолго, но безоговорочно и абсолютно счастливы. Нам действительно дали всё, и нас при этом не просили остаться, и вообще ни о чём не просили. Мы уходили, мы возвращались, мы…

— Это наш родной мир, — напомнил Скрипач. — Родители… это ведь тоже было там. Пусть в неизвестное никому время, но ведь было. Помнишь маму?

— Да, — тихо ответил Ит. — Да, рыжий, я помню. Так что слова «немного не по себе» тут не подходят. Много. А ещё… мне стыдно.

— Почему? — удивилась Дана.

— Потому что я не думал об этом раньше. Никто из нас не думал — о разумном существе высшего порядка, которое там присутствовало, и которому тоже было больно от происходящего. Помнишь Терру-ноль в самом начале? Тот самый ветхий, но уютный, дом, из которого почему-то не хочется уходить. Дом, в котором боль ходит рука об руку со счастьем, — Ит покачал головой. — Да уж, это было неожиданно. Ладно, давайте к делу. Лий,