Кровь Геркулеса - Жасмин Мас

Он пошел прочь, лев двинулся за ним и напоследок обернулся в мою сторону, нервно топорща загривок. Терос подбежал к Зевсу и что-то быстро начал ему говорить, размахивая руками. У мужчин были широкие плечи и мощные тела, но ростом я перегоняла обоих.

Мужчины низко кланялись, когда Зевс проходил мимо. Внимание всего зала было приковано к нему.

Бог среди богов.

Я положила руку на свой бицепс и скривилась, осознав, что могу обхватить его пальцами. Резинки для волос скрывали костлявые запястья. На грязном предплечье резко выделялись витиеватые буквы «Ч+А».

Как странно. Раньше меня никогда не волновало, как я выгляжу. Я была слишком озабочена тем, чтобы мы с Чарли не умерли с голоду.

Впервые я почувствовала себя… уродливой.

Неполноценной.

– К черту этого придурка, – сказала Никс, проведя языком по моей щеке. – Его голова застряла так глубоко в заднице, что он бы не увидел величие, даже если бы оно оказалось у него перед носом.

Я рассмеялась сквозь слезы, вытирая глаза. Как лучшая подруга, она просто обязана была меня поддержать.

Пальцы снова порозовели.

– Я ненавижу это место, – прошептала я. – Лучше бы я была просто глупым человеком, живущим в картонной коробке. Раньше все было проще.

Никс прижалась головой к моему лицу.

– Если тебе это поможет, дитя, я тоже хотела бы, чтобы мы вернулись в лес.

Вздохнув, я провела пальцем по лужице ягодного соуса на тарелке, и облизала.

– К черту всех, – прошептала я.

– Да, – с энтузиазмом отозвалась Никс. – Пошли они в жопу. Только скажи, и я всех отправлю в кому. С превеликим удовольствием.

Я рассмеялась и впервые за всю ночь почувствовала, что могу дышать.

– Тебе больше никогда нельзя засыпать, – прошептала я Никс. – Это было жестко.

– Что? – охнула она. – Что случилось? Рассказывай во всех подробностях.

Улыбаясь против воли, я рассказала ей, как Август проник в мой разум, как будто это было захватывающее, а не глубоко травмирующее событие.

Никс охала и ахала.

Потом она рассказала мне, что загадочная чума Монтаны (которая охватила трейлерный парк, когда мне было одиннадцать и стала сюжетом национальных новостей по радио) была делом ее клыков. Она решила перекусать всех соседей, которые плохо ко мне относились. Мне хотелось верить, что она пошутила.

Тем не менее я смеялась (горько хохотала) вместе с ней, потому что так поступают друзья.

Комната гудела от разговоров.

Напитки текли рекой.

Лилась яркая и воздушная музыка.

А потом, когда отчаяние улетучилось, камины резко погасли.

В комнате воцарилась мертвая тишина.

И темнота.

Зажглись лампы. Вмонтированные в доски пола, они окрасили все в малиновые оттенки. Мужчины улыбнулись и откинулись на спинки кресел в предвкушении.

Зазвучала призрачно-соблазнительная мелодия.

А потом…

Появились они.

Сирены.

В зал вошли красиве мужчины и женщины. Их обнаженная кожа мерцала в свете ламп. С их красотой не сравнились бы даже супермодели из старинных журналов. Аж дух захватывало.

Даже в приглушенном свете их волосы сверкали, как бриллианты.

Глаза всевозможных пастельных оттенков поражали воображение.

Их лица отличались несравненной симметрией, а тела – изгибами, словно слепленными руками гениального скульптора.

В каждой сирене было что-то уникальное.

Десятки неземных созданий заполнили зал.

Спартанцы склонялись к сиренам, жадно следя глазами за тем, как они чувственно кружатся в соблазнительном танце.

Они были очарованы.

Загипнотизированы похотью.

Для лучшего обзора Никс скользнула мне на плечи, и я погладила ее теплую чешую.

Смешки заклекотали в горле.

Как иронично: я буквально разваливалась на части, пока вокруг меня кружились ангелы.

О, так вот что значит быть сиреной, танцующей на симпозиуме перед восхищенными спартанскими мужчинами.

Бывали моменты, которые били вас под дых и макали в грязь, напоминая, как отстойна жизнь. А были моменты, магия которых захватывала дух и напоминала о том, почему жизнь волшебна.

Однозначное волшебство.

Это было настоящим искусством.

А потом – магия угасла.

Спартанец обхватил талию сирены и посадил ее к себе на колени. Он провел языком по ее шее, спускаясь все ниже, к груди. Улыбка на ее лице сменилась откровенным экстазом.

Я потрясенно моргнула.

■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■ Ого.

Атмосфера в зале переменилась.

Как будто щелкнули выключателем, сирены и Спартанцы слились в плотских утехах.

Я глубже забилась в свою кабинку, благодарная за темноту.

Лицо покраснело.

В другом конце комнаты в тусклом красном свете сирены ■■■■■■■■■■■■■■■■■■ ползали по коленям моих товарищей по Горнилу. ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■

Я поспешно отвела взгляд.

Мысленная заметка: купить отбеливатель и выпить его. А еще никогда больше не смотреть в глаза Максимуму.

В метре от меня Спартанец снял штаны – помогите – затем прижался к дрожащей от восторга женщине-сирене, нетерпеливо раздвинувшей ноги.

К ней присоединился мужчина, и любовное трио рухнуло на пол, сплетаясь телами и яростно толкаясь друг в друга.

Я отвела взгляд и случайно посмотрела на место, где сидели мои наставники. Патро и Ахиллес были в кабинке, а Август куда-то исчез.

Возможно, он сейчас голый с какой-нибудь сиреной. Я боролась с иррациональным желанием поискать его.

Среди творящегося безумия только мои наставники, казалось, полностью игнорировали сирен.

Может, романтика ■■■■■■■■■■ не умерла?

Ахиллес поднял голову, пурпурные глаза встретились с моими, и Патро повернулся следом, чтобы посмотреть, на что смотрит Ахиллес.

У меня екнуло сердце.

■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■

Я покраснела и опустила глаза.

Когда я снова посмотрела на них, оба смеялись надо мной.

■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■ Краска залила мне лицо и шею, и больше я к ним не поворачивалась.

Вот только смотреть было некуда.

Я сидела посреди моря обнаженных тел, слившихся в едином непристойном порыве.

Все покачивались в самых невообразимых позах.

– Отвернись, дитя. – Никс обвилась вокруг моей головы, закрывая глаза. – Ты слишком невинна.

Я стянула ее обратно к шее.

– Я тебя умоляю, – прошептала я. – Мне скоро будет двадцать.

Никс передернуло.

– Дитя, ты вздрагиваешь каждый раз, когда видишь пенис.

– Ну, – оправдывалась я. – Ты их видела вообще? Они ужасны.

– Я вижу один прямо сейчас, – прошипела Никс. – К сожалению.

Мы обе отшатнулись, когда Спартанец с лавровым венком на голове прошел голым мимо нашего стола, размахивая фамильными драгоценностями.

Люди должны заново познать, что такое стыд.

– Он должен так изгибаться влево? – прошептала я.

Никс поперхнулась.

– Я не знаю. Я что, похожа на эксперта по пенисам?

Мы обе ворчали, потрясенные огромным количеством обнаженных людей в комнате. Я ломала – травмированный – мозг в поисках безопасной темы для разговора.

– Что они делают? – я указала на группу сирен ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■ которые ползали вокруг рояля.

– Думаю, они пытаются соблазнить музыканта, – сказала Никс. – И терпят неудачу.

Мы обе сглотнули.

Пианист все еще был