Кейта: Дочь Леса. Книга 1 - Мария Эмви

охоты, степной воин не пошел в свой гэр — он направился к загонам, где стояли лучшие лошади орды. Его собственный конь, белоснежный аргамак по имени Арион, тут же узнал хозяина и приветственно заржал, ткнувшись мягкими губами в его ладонь. Инсин прислонился лбом к теплой шее коня, вдыхая его терпкий, родной запах. Только здесь, рядом с этим воплощением степной воли, он чувствовал себя по-настоящему свободным.

— Значит, и тебя хотят загнать в чужое стойло, Арион? — тихо прошептал он, поглаживая гладкую шерсть. — Хотят, чтобы ты топтал чужие пастбища.

— Иним… — мягкий голос заставил его вздрогнуть.

Он обернулся. За спиной стояла Аяна, его сводная сестра. Она была единственной дочерью хана, рожденной от женщины из покоренного племени. Аяна была тонкой и грациозной, как молодая ива, с большими испуганными глазами лани. Она так же, как и юноша, была полной противоположностью своим грубым, воинственным братьям, и, возможно, поэтому они с Инсином всегда находили общий язык. Аяна была единственным человеком в улусе, кому он доверял.

— Эдьиий, — воин слабо улыбнулся. — Ты уже слышала?

— Весь улус слышал, как отец на тебя кричал, — она подошла ближе, нервно теребя край своего дээла. — Они правда идут на север? На шаманов?

— Завтра на рассвете, — подтвердил Инсин, и его лицо снова помрачнело.

— А ты…

— Я иду с ними. В качестве надсмотрщика за жестокостью Бату.

Аяна опустила глаза. Девушка подошла и встала рядом, тоже протянув руку к морде Ариона. Некоторое время они молчали, глядя, как в степи сгущаются предвечерние тени.

— Он говорил со мной сегодня утром, — наконец произнесла степная девушка, и ее голос дрогнул. — Отец. Он сказал, что Великое кочевье — это время для укрепления рода. Что он хочет видеть нас вместе… Тебя и меня.

Инсин почувствовал, как внутри все похолодело. Он знал, что этот разговор неминуем, но надеялся оттянуть его.

— Яса предков запрещает это, — глухо произнес юноша.

— Яса запрещает брак между детьми одной матери, — поправила Аяна, горько усмехнувшись. — А мы с тобой — «разная кровь». Для него это просто сделка. Укрепить власть внутри улуса, связав двух самых… непохожих на него детей. Чтобы твоя мягкость уравновесилась его именем, а моя чужая кровь — твоей, чистой.

В обычаях степняков это не было чем-то неслыханным. Кровь считалась главной ценностью. Чтобы сохранить «чистоту» великого рода, ханы иногда женили детей от разных жен, особенно если одна из них была чужестранкой. Это считалось высшим проявлением государственной мудрости. Но для Инсина и Аяны, выросших как брат и сестра, эта «мудрость» была омерзительной.

— Это неправильно, Аяна. Это… ужасно, — выдохнул Инсин.

— Знаю, — дрожащим голосом прошептала она, и в ее глазах блеснули слезы. — Я не могу, иним. Лучше брошусь в быструю реку. Я люблю другого, ты знаешь.

И Инсин действительно знал. Уже почти год Аяна тайно встречалась с Темуджином, молодым воином из союзного западного племени, что приезжал с их последним караваном. Он был славным воином, главнокомандующим передовых отрядов, а в его глазах было больше чести, чем во всех братьях Аяны и Инсина вместе взятых.

— Он ждет меня, — шепот девушки стал почти отчаянным. — Недалеко от Скал Плачущей Верблюдицы. Его племя откочевало туда три дня назад. Темуджин просил меня бежать с ним. И я… я решилась.

Инсин резко повернулся к сестре.

— Бежать? Аяна, это безумие! Если отец узнает, он пошлет за тобой погоню. Ты знаешь, что бывает с беглянками. Им остригают волосы, клеймят лицо и продают в рабство первому встречному каравану, чтобы смыть позор с рода. А твоему Темуджину сломают ноги его лошади, а потом и ему самому!

— Поэтому я и пришла к тебе! — она вцепилась в руку юноши, пальцы Аяны были холодными как лед. — Завтра отряд Бату уходит на север, а значит, этой ночью в улусе будет суматоха, все будут подготавливать воинов. Я могу ускользнуть незамеченной. Мне нужна лишь одна ночь форы. Всего одна! Прошу тебя, Инсин… прикрой меня.

Он смотрел в ее заплаканное, полное мольбы лицо. Эта просьба была опаснее, чем поединок с самым свирепым багатуром. Помочь бежать дочери хана — это была прямая измена. Если обман вскроется, гнев отца падет и на него. Но юноша видел в ее глазах ту же тоску по свободе, что терзала и его самого. Аяна, как и Инсин, была пленницей в этом жестоком мире, которым правил их отец.

— Что я должен сделать? — спросил он, и Аяна поняла, что брат согласился.

— Когда отец хватится меня, скажи, что я заболела. Что у меня лихорадка, которую насылают злые духи. Скажи, что я никого не хочу видеть. Ты единственный, кого он послушает, кому поверит. Продержи их хотя бы до вечера, большего я не прошу.

Инсин тяжело вздохнул. Еще одно предательство за один день. Только на этот раз — не памяти матери, а воли отца. Но глядя на сестру, он понимал, что не может поступить иначе. Ее побег будет маленькой победой над жестокостью и тиранией, которые Инсин так ненавидел.

— Хорошо, — твердо сказал он. — Я сделаю это, но ты должна быть осторожна. Не гони коня, запутай следы у реки. И пусть Небо хранит тебя на твоем пути.

Аяна бросилась ему на шею, беззвучно плача от облегчения и страха.

— Я знала, что ты не откажешь, иним, — горячо прошептала она. — Ты единственный настоящий брат, который у меня есть.

Девушка быстро отстранилась, оглянулась, словно боясь, что их кто-то мог увидеть, и скользнула в тень между гэрами, исчезнув так же тихо, как и появилась. Инсин снова остался один. Ветер стал холоднее, принеся с собой запах дыма и тревоги. И когда успели наступить те времена, в которые приходится не только спасать чужой народ от своего, но и свой — от самого себя? Эта ноша казалась воину степей тяжелее всех гор мира.

Когда последние отблески заката погасли, окрасив небо в цвет остывающей стали, улус погрузился в тревожную полудрему. Костры горели ярче обычного, смех звучал приглушенно, а воины, готовясь к завтрашнему походу, проверяли оружие и сбрую с молчаливой, почти ритуальной сосредоточенностью. Инсин лежал на постели в своей юрте, безучастно наблюдая, как тени пляшут на войлочных стенах. Он не разделял ни кровожадного предвкушения братьев, ни страха женщин, провожавших своих мужей.