Красный бубен - Олег Владимирович Попов

Они искали удобного случая, чтобы уединиться. Но так, чтобы при этом не оскорбить чувства Надежды Константиновны Крупской… Как-то раз Ленин взял меня под руку и отвел подальше от своего купе: Себастьян, мне стали известны планы Троцкого. Еврейский мировой капитал поручил ему скомпрометировать меня в глазах моей революционной жены и всего мирового пролетариата. Троцкий получил задание накрыть нас с Инессой в тамбуре, когда мы будем там встречаться. Ты же знаешь Надежду Константиновну. Если она узнает, что я пру Инессу, русская революция может выйти криво!.. Мы не должны допустить искажения исторической перспективы, потому что все условия для революции созрели – верхи не хотят, а низы не могут… Дорогой немецкий товарищ, ты должен отвлечь Троцкого. Я бы сам выкинул эту сволочь в окошко, но в нашем вагоне их, к сожалению, нет. Троцкий нам пока нужен, чтобы перехитрить еврейский мировой капитал… Сегодня ночью я встречаюсь с Инессой в тамбуре. Ты должен задержать Троцкого.

Ночью, когда Владимир Ильич скрывался в тамбуре с Инессой Арманд, я дежурил в коридоре и внимательно смотрел по сторонам. Вдруг из своего купе вышел Троцкий и на цыпочках направился в тамбур. В одной руке – фотокамера, в другой – магниевая вспышка, во рту – свисток. Ну, подожди, подумал я, сейчас ты отведаешь моего немецкого кулака!.. Я вжался в стену, а когда Троцкий подошел поближе, выскочил, вырвал у него из руки фотокамеру и, ударив ею в челюсть, загнал свисток Троцкому в глотку. Вспышка! У Троцкого сгорели все волосы на голове.

Всю оставшуюся до России дорогу Троцкий проехал лысый со свистком в глотке. Он все время свистел, когда дышал, и не мог незаметно подкрасться к Ленину. Владимир Ильич спокойно скрывался с Инессой в тамбуре. Встречая Троцкого, Ленин хлопал его по гладкой голове и шутил: не свисти, Лев Давыдыч, а то денег не будет.

Именно после этого случая среди коммунистов появилось выражение «свистит, как Троцкий». – Себастьян Кохаузен дернул себя за волосы, и они остались у него в руке. На солдат, лукаво улыбаясь, глядел совершенно лысый человек с усами, как у кота. На его носу блеснуло пенсне.

– Ребята, да это же Троцкий! – закричал Жадов. – Стреляй в гада!

Бойцы вскинули автоматы и застрочили в лысого. Троцкий задергался в кресле. Его белая рубаха стала красной, как у цыгана. Пенсне разлетелось на тысячи осколков. Но он все не падал и не падал, а махал руками и кричал: «Ой! Ой! Я умираю!»

Расстреляли по целому магазину. Троцкий наконец упал головой на стол и замер. По скатерти расползлось багровое пятно.

– Готов. – Семен опустил ствол.

Сверху затрещало, на стол рухнула люстра, едва не задев бойцов. Ваза с фруктами полетела на пол.

– Троцкого убили! – Мишка сдвинул на затылок пилотку. – Самого…

– Во как! – Андрей снял очки. – Медаль или орден дадут, как думаете?

– Бери выше. – Мишка посмотрел на труп. – Вы, ребята, подумайте башками, какую гадюку историческую угандошили! Подумайте только, что это за вредная манда с усами! Это истекает кровью та самая гнида, которая залупалась на самого Ленина! – Он окинул всех ошалевшим взглядом. – Нет, ребята, за такую операцию ордена маловато!.. Поедем мы, полагаю, как герои Советского Союза, по Москве на авто, и все нас будут цветами закидывать!

– Думаешь, героев дадут? – спросил Андрей.

– А кому же еще их давать? Считай, мы почти что Гитлера шпокнули в мировом масштабе!

– Ну, это ты загнул! – возразил Семен, желая в это поверить. – Гитлер поглавнее будет.

– А Троцкий кто, по-твоему?!

– Хватит, – остановил Жадов. – Надо еще этого отщепенца начальству предъявить. Давай его на плащ-палатку – и потащили.

– Жалко плащ-палатку-то… Давай штору сорвем.

Сорвали штору. Расстелили возле стола.

– Берись, Андрюха, за Троцкого слева, – скомандовал Мишка. – А я справа. А ты, Семен, за ноги тяни.

Покойника перенесли на штору. Из его кармана выпала шкатулка, такая красивая, что невозможно оторвать глаз.

– Семен, – Мишка тряхнул головой, – возьми пока себе эту хреновину, потом разберемся.

Троцкого завернули в штору и закинули на плечи.

– А как выбираться-то будем?

– Попробуем той же дорогой…

Снова оказались в темном коридоре. Впереди покойника нес Жадов с фонариком. В середине – Стропалев. Абатуров нес ноги.

– О-о-о! – вскрикнул Жадов. Фонарик выпал, ударился об пол и погас. – Автомат забыл! Кладем Троцкого, я за автоматом!

– Что ж ты, Андрюха, такой раздолбай Веревкин!

Положили Троцкого. Жадов пошарил по полу, нашел фонарик, потряс. Фонарик замигал и загорелся.

Андрюха убежал.

– Башка у него дырявая, – сказал Мишка.

– Очкастые все такие. У них память ухудшается от очков.

– Покурим?

Вспыхнула зажигалка-гильза. Запахло бензином.

– Смотри-ка, Сема! – Мишка поднес зажигалку к стене.

На стене висел портрет немца Троцкого в крови. Кровь капала с подбородка на красную, как у цыгана, рубаху.

Мишка провел пальцем по холсту. На пальце осталась кровь. Он вытер палец о стену.

– Мишка! – крикнул Семен. – Троцкий в шторе шевелится!

– Гаси его!

Они застрочили из автоматов. Эхо прокатилось по коридору, разлетаясь на множество отголосков, и растворилось в темноте.

– Вот живучая гадина!

– Что-то Андрюха не идет.

– Давай посмотрим – убили мы его наконец?

– Ну на хер!

– А вдруг опять живой…

– Хочешь, смотри, а я не буду.

Мишка откинул край шторы.

– Мама родная! Мы… мы… Андрюху расстреляли!

– Чего несешь?! Дай зажигалку!

Мишка протянул. Семен посветил. В шторе лежал залитый кровью Жадов в разбитых очках. Рот светился. Кто-то запихнул ему в глотку фонарик.

– Как это?! – прошептал Семен. – Он же за автоматом побежал… Как это?!

Мишка захрипел. Семен обернулся. Окровавленный Троцкий по пояс вылез из рамы и душил Мишку. У того повылазили из орбит глаза, а лицо, и без того не худое, надулось, как воздушный шар. Уши оттопырились, разбухли и вытянулись вверх, как у черта. Нос превращался в свиной пятачок. Голова продолжала надуваться и была уже величиной с барабан. Чьи-то руки схватили Семена за гимнастерку и потянули вниз. Расстрелянный ими Андрюха с закатившимися глазами тянул Семена на себя.

– Пусти! – Семен прикладом ударил взбесившегося покойника в грудь.

Руки Жадова оторвались от туловища и остались висеть на гимнастерке. А туловище упало на штору. Жадов зашипел, зарычал и завыл. Глаза покраснели, как паровозная топка, из них выскочили два луча и зашарили в темноте, нащупывая Семена.

– Се-е-ме-о-он! – заухал Жадов, как сова. – Се-е-ме-о-он!

Семен отступил. Руки Жадова поползли к его шее, перебирая холодными пальцами. Абатуров поймал их у самого горла и попытался отодрать, но не смог. Он сорвал гимнастерку через голову вместе с чужими руками.

– На! – И швырнул ее в Жадова.

Гимнастерка накрыла тому голову, лучи погасли.

Семена схватили сзади и швырнули об стену. Он ударился плечом, упал, но тут же вскочил. Над ним стоял Мишка, окончательно превратившийся в черта с волосатой харей. Изо рта торчали клыки, капала слюна, из ноздрей валил дым. Черт растопырил руки и оскалился. Из-под разорванной на груди гимнастерки поползли змеи. Сильный хвост ходил ходуном и бил по полу. Сапоги лопнули, обнажив раздвоенные копыта.

– Убей его! – Троцкий вылез из портрета почти весь и подталкивал черта в спину. Тот обернулся к своему новому хозяину и что-то вопросительно прорычал.

– Убей его! – повторил Троцкий.

Мишка-черт изготовился к прыжку. Семен вжался в стену и закрыл лицо рукой, зацепив большим пальцем шнурок, на котором висел крестик. Чудовище застыло. Абатуров пнул черта сапогом по яйцам и швырнул в него зажигалку. Черт вспыхнул. В языках пламени скукоживалась и лопалась чертова кожа. Завоняло паленой шерстью и еще чем-то таким, что христианскому человеку нюхать совершенно невозможно. Семен побежал по коридору. Сзади ревела нечисть. Ему очень хотелось оглянуться, но если он оглянется – ему конец, с ним произойдет то же, что и с той теткой из Библии, которая тоже оглянулась и превратилась в телеграфный столб. Семен бежал и бежал, поворачивая то налево, то направо. А сзади стучали сатанинские копыта. Он положил на плечо автомат стволом назад и нажал на крючок. Грохот заглушил звуки дьяволов. Ствол обжег плечо. Но Семен продолжал стрелять, пока не расстрелял весь магазин. Грохот стрельбы стих, Абатуров снова услышал стук копыт и чертов рык.

– Господи! – крикнул он в потолок. – Господи, помоги! Если спасешь меня, Господи, всю