DARKER: Бесы и черти - Екатерина Белугина

Дочь покойного директора – всклокоченная, нездоровая на голову женщина – вперевалку ходила по квартире и вещала непрерывным потоком, без пауз:

– Отберут теперь жилье как пить дать отберут как завод его выделил так мы тут папа и не приватизировал а мы с братом просили и вот мама умерла брат умер папа тоже умер а я что я одна теперь тоже умирать скоро ведь никому не нужна хоть бы в квартире бы своей умереть а не в подворотне…

– Так что насчет игрушек? – спросил я, тщетно пытаясь подавить жалость и неловкость. Потом добавил, вспомнив урок Кособуцкого: – Детки… будут играть.

– Нету игрушек не делали на заводе игрушки делали полужесткий и эластичный формованный пенополиуретан и полиуретановые эластомеры и пенополиэтилен физической сшивки и сшитые вспененные полиолефины и… – Женщина так монотонно произносила эти непонятные слова, что мне почудилось, будто она читает молитву пластмассовому богу.

Вдруг дочь директора, наклонив, подобно носорогу, большую голову, выбежала из комнаты, и я остался один. Огляделся и понял, что вокруг меня руины былого достатка. Все казалось старым, полуразвалившимся и потертым.

Женщина вернулась с двумя солдатиками, переделанными в бандитов, – в пиджаках вместо бушлатов, с толстыми цепями вместо жетонов военнослужащих, огромными телефонами вместо раций. Женщина протянула мне этих уродцев, и я заметил, что у нее на ладони отсутствовали линии, словно она была целиком отлита из пластмассы.

– Опытные образцы когда преобразовались в акционерное общество в девяносто четвертом хотели запустить производство новых русских игрушек но вместо дали линию для вакуумформования… – монотонно бормотала женщина.

Я не стал дослушивать, сунул солдатиков в карман, положил на стол две купюры по тысяче и, не прощаясь, вышел.

Лифта в доме не было, я спускался пешком. И, зайдя на пролет второго этажа, увидел на лестничной клетке двоих. Не толстого и тонкого, даже не их коллег с предыдущего заказа, но я сразу уловил исходящие от парочки знакомые тяжелые вибрации. Вспомнил совет Кособуцкого: немедленно уходить. Сгорбился, уставился вниз расфокусированным взглядом и зашагал по ступенькам. Сердце бешено колотилось. Я боялся и стыдился своей трусости.

– С хера ли смотришь, а?! – услышал я прокуренный, но неожиданно раскатистый, почти церковный голос. Поднял взгляд и увидел, что ко мне обращался огромный горбун с рябым лицом. – Вот, опять.

– Не нужно, – попробовал урезонить его лысый, с похожей на щетину обувной щетки бородой, напарник. – Идите, мужчина, по своим делам. – Это уже было мне.

– Не, я говорю, он меня прям срисовывает. Нормально вообще?! – Рябой точно сам себя распалял, его лицо с каждым произнесенным словом делалось злее и краснее. – Я жопой чую, он в той хате терся!

– Мужчина, а правда, вы с какой квартиры идете? – с хищным дружелюбием спросил у меня лысый.

Я запаниковал и назвал первое пришедшее в голову число:

– Из сороковой.

– Видал, чё несет?! Гондон, это первый подъезд, тут нету столько!

– Да, неувязочка. Скажите, мужчина, что вы делали в квартирке новопреставившегося?

И что-то во мне сорвалось. Словно я был игрушкой с заклинившим механизмом, изломанным медведем с мертвым взглядом, но сейчас заводной ключ в моей спине вдруг провернулся и привел в движение тайные шестерни.

– Пошли вон отсюда, стервятники!

Я сказал это и ощутил призрачное касание. Будто исполины из моих давних грез встали за спиной и возложили пластмассовые длани мне на плечи, науськивая в бой. Одно мгновение я нежился в теплоте этого рукоположения, а потом, получив прямой в челюсть, сообразил, что побьют не бесплотных гигантов, но видимого и осязаемого меня.

От следующего удара я сложился пополам. И услышал, как лысый проворковал рябому елейным голосом:

– А сломаем-ка мы мужчине ручку!

Задыхаясь, я перевалился через несколько ступенек, хотел позвать на помощь, но вышло лишь невнятное сипение, похожее на свист керамической птички. Я сунул руки в карманы, нащупал солдатиков и сжал, тщетно надеясь использовать их на манер свинчатки для укрепления кулаков. А потом мне прилетело ногой в живот. Я пошатнулся, упал и ударился головой о ступеньку.

Перед глазами плыло, мне показалось, что и сам я стекаю куда-то по лестнице. Но меня выдернули из потока: грубо схватили руку и попытались рывком отодрать ее от тела, словно я был разборной игрушкой. Потом предплечье придавило металлом. Секунды хватило, чтобы понять: руку вставили между прутьев перил, сейчас ее действительно будут ломать.

Я закричал, безуспешно попробовал освободиться и вдруг почувствовал, что солдатики нагрелись и будто стали мягче. Я сильнее сжал кулаки и понял, что передавил: один из солдатиков хрустнул и развалился пополам. В ту же секунду рябой выпустил мою руку, отшатнулся и вытаращил глаза. Его рот на мгновение обратился в кривую букву «о» – такую же красную, как на надписи «Завод пластмасс».

А потом рябого разорвало по линии пояса на две части и разбросало по лестничной площадке.

Лысый с недоумением посмотрел на сгорбленный обрывок напарника. Голубая сорочка на глазах окрашивалась в красный, болтался лоскут кожи с похожим на заводное отверстие гигантской куклы пупком, из заканчивающегося на уровне паха фрагмента била кровь и вытекали внутренности. Рябое лицо стало подобно посмертной гипсовой маске, а глаза страшно закатились, точно у игрушечного вождя индейцев, которого я видел в офисе Кособуцкого. Вторая половина разорванного рябого висела на перилах у самого окна. Стекло покрывала сеточка кровавых брызг, и я невольно подумал, что покойная тетя Римма наверняка побоялась его мыть.

– Как же так?! – жалобно спросил лысый, нерешительно пятясь.

Я ничего не ответил и просто показал ему второго солдатика. А потом, чувствуя, как мои пальцы уютно погружаются в податливую теплую пластмассу, одним движением переломил его пополам.

– Вот это я затупил, – говорил из трубки Кособуцкий. – Хотя логично же казалось. Раз мужик когда-то был директором завода пластмасс, значит, мог сохранить какие-нибудь игрушки. Ладно, фигня, работаем дальше. Сейчас пришлю еще заказик.

Я промычал в ответ что-то невнятное и сбросил звонок.

Ободранные медведи смотрели на меня счастливыми маслеными глазами, точно паства на неофита, наконец исполнившего то, о чем давно и настойчиво просил духовный вождь. Птички тоже выглядели неуловимо изменившимися: из их радостно распахнутых клювиков текла неслышимая хвалебная песнь то ли богу, то ли пророку и оракулу. Воздух в комнате полнился мелкой пылью, игрушечной святостью, запахами старой пластмассы и резины.

Я сидел в кресле и пытался осознать то, что произошло сегодня. Рациональных объяснений не находилось. Массовая культура наказывала обращаться при появлении иррационального к толкователю или проводнику: медиуму, сумасшедшему, Вергилию, хотя бы сайту в интернете.