Потерянные боги - Джеральд Бром

– Вирд, нет! Зачем мне это?

– Так как ты достаешь продукты? И все остальное?

– Чет, ты разве не помнишь, что у меня огород? Ты только посмотри, сколько у меня овощных заготовок! Иногда мне кажется, что во мне есть что-то от белки – столько я всего запасаю. А если нужно что-то еще, я просто прошу Джерома, и он мне все привозит. Я плачу ему за то, что он смотрит за садом. Он хороший работник, но от него и слова лишнего не дождешься.

Чет бросил взгляд в боковое окно: вниз уходил поросший дубами склон. Только что взошла луна – полная, очень яркая, – и он различил внизу, между деревьями, верхушки надгробий. Чет попытался рассмотреть мальчика-тень, которого видел раньше.

– Бабушка, а расскажи о здешних привидениях.

Она посмотрела на него изучающим взглядом.

– Так, значит, ты тоже их чувствуешь?

– Думаю, да.

– Ему показалось, что он видел сегодня одно, – вставила Триш. – Там внизу, когда мы мимо кладбища проезжали.

– А ты, девочка? Ты что-нибудь видела?

Триш помотала головой.

– И тебе тоже хотелось бы о них услышать?

– Да, наверное.

– Есть здесь насколько духов, – сказала Ламия. – Я видела их, слышала и, что более важно, чувствовала. И не я одна. Местные, Гулла, они тоже их чувствуют. Когда ехали сюда, видели на мосту тотемы?

– Тотемы? – переспросил Чет.

– Она имеет в виду тех страшных кукол, Чет. Из костей и соломы.

– А, да, – сказал Чет. – А зачем они вообще?

– Сколько раз я просила Джерома их снять, но местные просто ставят новых.

– Почему?

– Они считают, что на острове полно неупокоенных душ… Из-за всех этих нехороших смертей, которые тут случились. Они верят, что духи не могут пересекать текущую воду, поэтому они ставят эти тотемы и кропят мост освященным маслом, чтобы те оставались на острове.

– Плохая смерть, – сказал Чет. – Это ты о дедушке?

Ламия посмотрела на него долгим взглядом и вздохнула.

– Чет, может, присядешь?

Чет сел рядом с Триш.

– Что тетя Абигайль рассказывала тебе о твоем деде?

– Не слишком много. По большей части разговор шел о демонах. Она говорила, что они проникли ему в голову, свели с ума. Мне правда очень грустно это говорить, но она вас терпеть не могла. Считала, что это ты во всем виновата.

Ламия грустно покачала головой:

– Я знаю.

– Я разное об этом слышал, от других, – продолжал Чет. – Ну, до того, как мы переехали. Они говорили, что он был злой человек, нехороший. Убил много народу. Что сумасшествие – это у нас семейное. Поэтому-то мама такой и была. После того, как мама убила себя, дошло до того, что мы выйти из дома не могли без того, чтобы на нас не пялились. Или не говорили бы что-нибудь.

Ламия, глядя в пол, кивнула. Вид у нее был отстраненный.

– Хоть что-то из этого правда? – спросил Чет. – Он действительно был таким плохим человеком?

Ламия кашлянула.

– Иногда он бывал так добр, Чет. Но такое ощущение, что с годами эта его часть постепенно отмирала, пока не осталось только зло.

– Это все алкоголь? Или он и вправду… сошел с ума?

– Может, дело было и в алкоголе… Отчасти уж точно. Может, это все война, то, что он там видел, и то, что ему приходилось делать. Просто я не могла забыть, что он спас мне жизнь. Именно из-за этого я так долго терпела то, чего терпеть было нельзя. Слишком долго. Если бы я знала, что рано или поздно насилие перекинется на детей… К чему это приведет… Я бы нашла в себе силы… По крайней мере, мне так кажется. – Она замолчала; на ее лице читалась боль.

– Ох, бабушка, – тихо сказал Чет. – Не нужно говорить об этом, если ты не…

– Вот сюда он мне выстрелил, твой дед. – Она коснулась шрама на виске. Чет заметил, как вздрогнули ее пальцы. – Непросто говорить о том, что он сделал, о том, что тогда случилось. Каждую ночь я спрашиваю себя: «Как бы оно повернулось, поведи я себя по-другому? А вдруг можно было что-то сделать – и все закончилось бы иначе?» Я все время слышу их… Голоса моих детей.

Она сделала долгий глоток из бокала.

– Они меня сжечь хотели.

– Что… кто?

– В конце той большой войны, еще первой, я попала в Венгрии в лагерь для беженцев. Один человек хотел меня обокрасть, и я его на этом поймала. Я рассказала об этом охраннику, но тому было плевать. Вскоре тот человек стал всем рассказывать, будто я ведьма, будто он видел, что я отравила ребенка. Тот ребенок был болен, и я пыталась ему помочь. Но потом, когда ребенок все-таки умер, весь лагерь обратился против меня. Обвинить меня было нетрудно. Охрана бездействовала, и они привязали меня к столбу, обложили дровами и подожгли их. Это Гэвин их остановил, твой дед. Его отряд шел мимо лагеря, и он услышал, как я кричала. Он расшвырял занявшиеся дрова и начал меня отвязывать. Когда охранники попытались его остановить, он вытащил пистолет и направил его на них. Один против нескольких вооруженных людей, он стоял – такой высокий – и смотрел на них так, будто ему хотелось, чтобы они начали стрелять. Они отступили, и он увел меня из лагеря.

Я влюбилась в него, и мы поженились. Он привез меня сюда, на этот остров. Сначала это место казалось мне раем. Дни, когда здесь выращивали рис, давно ушли в прошлое, но Гэвин начал свое дело, стал торговать лесом. У нас появились дети, сначала двое мальчиков, потом твоя мать. Жилось нам неплохо. Но война так и не отпустила твоего деда. Ему стали сниться кошмары, он начал пить, забросил бизнес и разорился. После этого он ни на одной работе не мог удержаться подолгу. Он терпеть не мог, когда ему указывали, что делать, и дело всегда кончалось тем, что Гэвин кого-нибудь избивал. Потом он начал возить спиртное для Сида Маллинса. Это было еще во время Сухого закона. Он и другими делами для Сида занимался. Мне он ничего не говорил, но мне не раз приходилось его одежду от крови отстирывать. Люди… Они его боялись. Мы редко ездили в город вместе, но всякий раз в глаза бросалось, как люди его сторонились, вели себя осторожно, как с собакой, про которую известно, что она укусить может.

И вот вскоре после того, как у нас родился второй ребенок, он начал поднимать руку сперва на меня, а потом и на детей. У него просто не получалось сдерживаться. И когда он бывал в таком настроении, сопротивляться было бесполезно. Потом… Потом это случилось. Вскоре после того, как родилась твоя мать. Гэвин пришел однажды вечером домой, чем-то раздраженный. Что-то там сорвалось с перевозкой. Не знаю точно, в чем было дело. Он был в ярости. Начал он с нашего старшего, Билли. Когда я попыталась его остановить, он просто… разум потерял… – Тут она замолчала.

Триш и Чет посмотрели друг на друга, потом Триш накрыла руку пожилой женщины своей.