Рассказы - Адам Нэвилл

В оконном стекле отразился высокий, тонкий силуэт Луи со всклоченной головой, качающейся из стороны в сторону, когда она вошла в гостиную. Увидев меня, Луи замерла и, задыхаясь от отвращения, произнесла вымотанным голосом: «Ты». Затем она стремительно вбежала, разразившись гневом у меня за спиной.

Я вздрогнул.

В кафе на пирсе я разрезал маленькое песочное пирожное пополам — таким кусочком не наелся бы даже ребенок. Осторожно положил половинку на блюдце перед Луи. Одно из ее век дрогнуло, словно в знак признательности, но больше из-за неудовольствия, будто я пытаюсь подмаслить ее и вызвать у нее чувство благодарности. Я видел, что ее глаза по-прежнему выражали отчужденность, гнев и болезненное отвращение. Чувствуя себя скованно и неуютно, я продолжал возиться с чайной посудой.

Мы были единственными посетителями. Море за окнами было серым, ветер трепал флажки и полиэтиленовые чехлы на простаивавших аттракционных электромобилях. В наших чашках был налит жидкий несладкий чай. К своему я даже не притронулся.

Тиканье в ее виниловой розовой сумочке почти стихло, стало не таким назойливым. Но меня отвлекло нечто большое и темное в воде, далеко внизу под пирсом, возможно, тень от облака. Оно, казалось, плыло под водой, потом исчезло под пирсом, и на мгновение я почувствовал запах соленого мокрого дерева и услышал плеск вязких волн об опоры.

Последовал короткий приступ головокружения, и я вспомнил рождественскую елку на красно-зеленом ковре, напоминавшем мне хамелеонов, кружевную скатерть на кофейном столике с заостренными ножками, похожими на «плавники» старых американских машин, деревянную чашу с орехами и изюмом, бокал шерри, длинные голени приходящей няни в прозрачных темных колготках, влажно блестевших в свете газового камина. Ноги, от которых я не мог оторвать глаз даже в том возрасте, хотя было мне года четыре. Я попробовал сделать из блестящих ног няни мост, под которым проезжали бы мои машинки, чтобы мог поближе придвинуться к ним лицом. Под колготками бледная кожа няни была покрыта веснушками. Вблизи ее ноги пахли ящиком комода с женским бельем, а материал, из которого были изготовлены колготки, казался множеством маленьких квадратиков, которые превращались в гладкую вторую кожу, стоило мне лишь снова отодвинуться. То одно, то другое. Как же по-разному можно все видеть! То одна кожа, то другая. От этого мне становилось даже неловко.

Сидя за столиком кафе, напротив меня, Луи улыбалась, а глаза ее блестели от удовольствия. «Ты никогда не поумнеешь», — сказала она, и я понял, что ей хочется крепко мне врезать. От сквозняка, залетавшего под дверь с продуваемого ветром пирса, меня пробирала дрожь, а вены на моих стариковских руках вздулись так, что те выглядели синеватыми на пластиковой поверхности стола.

Накрутив легкий шарф вокруг головы, она дала понять, что собирается уходить. Когда поднималась, на очки ей попал свет длинной флуоресцентной лампы — мерцающий огонь поверх колючего льда.

Ни возле кафе, ни на пирсе, ни на травяной площадке за набережной никого не было, и Луи со всей силы ударила мне по лицу кулаком. Ошеломленный, я прислонился к закрытому киоску с мороженым. Рот у меня наполнился кровью.

Минут десять я тащился за ней, дуясь, потом пошел рядом, и мы стали бродить взад-вперед по почти пустым улицам города, заглядывая в витрины магазинов. Купили несколько открыток к Рождеству и фунт картошки, которую позже сварили и съели с безвкусной рыбой и консервированной морковью. В магазине «Все за фунт» взяли коробочку шотландского песочного печенья. В одной благотворительной лавке Луи приобрела, не меряя, юбку в обтяжку и две атласных блузки. «Понятия не имею, когда снова смогу носить что-нибудь приличное».

Проходя мимо магазина электротоваров, я увидел на двух телеэкранах лицо девушки. В местных новостях тоже показывали симпатичную девушку в очках в черной оправе, которая больше недели назад так и не добралась до работы. Это была девушка из собачьей конуры.

«Так вот что тебе нравится?» — прошипела сквозь зубы стоявшая рядом Луи. «Так вот что у тебя на уме?»

Ускорив шаг и наклонив голову, она пошла впереди меня — и так до самой машины, в дороге тоже не проронила ни слова. Дома она уселась смотреть какую-то телевикторину, которую я не видел с семидесятых. Ее не могло быть в программе, и она вряд ли хранилась у «АйТиВи» в записи, но Луи захотела ее посмотреть, поэтому шоу и появилось на экране.

Я понимал, что мой вид для нее невыносим, и она не хотела, чтобы я смотрел викторину вместе с ней. Поэтому разделся, ушел и лег в корзину под кухонным столом. Попытался вспомнить, была ли у нас когда-нибудь собака или это мои зубы оставили те следы на резиновой косточке.

Час спустя после того, как я улегся, свернувшись клубком, из гостиной донесся крик Луи. Думаю, она взяла телефон и набрала номер, который помнила уже многие годы, если не десятилетия. «Мистер Прайс на месте? Что значит, я набрала неверный номер? Позовите его немедленно!» Бог знает, что подумали об этом звонке на том конце линии. Я просто лежал, не шевелясь и плотно зажмурившись, пока она не повесила трубку и не принялась рыдать.

На кухне, среди смутных запахов лимонного дезинфектанта, собачьей подстилки и газа из плиты, убаюкивающе раздавалось тиканье.

Луи собирала пазл из тысячи кусочков, тот, что с рисунком мельницы у пруда. Она разложила пазл на карточном столике, протянув под ним ноги. Я сидел перед ней, голый, и молчал. Пальцы ее ног находились всего в нескольких дюймах от моих колен, и я не смел придвинутся ближе. На ней были черный бюстгальтер, нейлоновая комбинация и очень тонкие колготки. Она то и дело суетливо потирала ногой об ногу, ногти на пальцах были покрашены красным лаком. Она сняла бигуди, и ее серебристые волосы поблескивали в свете рождественской гирлянды. Для век она выбрала розовые тени, которые придавали ее холодным, стального цвета глазам победоносную привлекательность. Когда она пользовалась макияжем, то выглядела моложе. Тонкий золотой браслет обвивал ее тонкое запястье, а часы на металлическом ремешке тихо тикали. Циферблат был до того мал, что я не мог разглядеть, который час. «Полночь уже минула», — подумал я.

Пока Луи собирала пазл, она заговорила со мной лишь раз, тихим, твердым голосом. «Если тронешь, тебе кранты».

Мои вялые руки снова упали на пол. Все тело ныло от долгого неподвижного сидения.

Она же по большей части оставалась спокойной и