Голем. Вальпургиева ночь. Ангел западного окна - Густав Майринк

Хотя не думаю, что до этого дойдет. — Он хлопнул ладонью по своей брошюре. — Вот тут говорится: «Какие могут быть колебания, когда речь идет о благе человечества? Свобода не манна небесная, ее надо добиться!»

— Панове! Прошу тишины и внимания! — воздев руку, с пафосом произнес лакей. — Я слыхал старую дипломатическую заповедь, она гласит: «Без аванса нет альянса». Вот я и спрашиваю: есть ли у пана Кропоткина, — он защелкал пальцами, изображая пересчет монет, — это самое? Есть ли у него грошики?

— Он умер, — буркнул русский.

— Умер? — У лакея лицо вытянулось от изумления. — Тогда… тогда чего мы тут шумим?

— Денег у нас будет как грязи! — заорал в ответ русский. — Зря, что ли, пылится в соборе статуя святого Непомука? Это три тысячи фунтов серебра! А на что жемчуг и алмазы капуцинского монастыря? Разве не припрятаны во дворце Заградки древняя корона и прочие сокровища?

— На это хлеба не купишь, — подал голос кожевник Гавлик. — Как получить взамен деньги?

— Смех, да и только! — воскликнул приободрившийся лакей. — А городской ломбард на что? Правильно сказано: «Какие могут быть колебания, когда речь идет о благе человечества?!»

Поднялся настоящий гвалт, голоса «за» и «против» старались перекрыть друг друга, только рабочие сохраняли спокойствие.

Когда буза поутихла, один из них встал и с суровым видом отчеканил:

— Нам нет дела до вашей болтовни. Это — человеческие речи. А мы хотим услышать глас Божий, — он указал на Зрцадло, — его устами с нами будет говорить Бог!.. Наши предки были гуситами, они не спрашивали: «Зачем?» и «Почему?», когда надо было идти на верную смерть. Сдюжим и мы. Ясно одно: больше тянуть лямку нельзя… Взрывчатка припасена. Ее хватит, чтобы поднять на воздух все Градчаны. Мы припрятывали ее, накапливая по фунтику… Пусть он скажет, какие нас ждут дела!

Воцарилась мертвая тишина, все повернули головы в сторону Зрцадло.

Поликсена, в сильнейшем волнении припав к проруби в каменном полу, ждала развития событий.

Она видела, как актер неуверенно встал на ноги, но не произнес ни слова, потом, подавшись в сторону, тронул рукой свою верхнюю губу. Поликсена заметила, что русский судорожно сцепил руки, будто напрягая все силы, чтобы подчинить лунатика своей воле.

Ей вспомнилось слово «авейша». И она сразу же разгадала замысел русского, возможно не совсем ясный для него самого: он пытался сделать актера своим орудием.

И похоже, ему это удалось. Губы Зрцадло уже зашевелились.

«Нет, этому не бывать!» Поликсена не знала, что надо делать, чтобы лунатик стал послушен ее воле. Она лишь повторяла про себя как заклинание одну и ту же фразу: «Этому не бывать!»

Она и не пыталась вникнуть в нигилистические теории русского, но ей был ясен их общий смысл: в головы черни втемяшилось отнять власть у дворянства!

При этой мысли в ней вскипала возмущенная кровь аристократки.

Безошибочным инстинктом Поликсена угадывала, на каких ядовитых дрожжах заквашена эта идея, она выражала алчное устремление холопа стать господином, только в иной форме. Поликсене было невдомек, что создатели этих идей — Кропоткин, Михаил Бакунин и Толстой, которого она причисляла к их компании, — не виноваты в том, что ей грозило, но она глубоко возненавидела сами эти имена.

— Нет, нет, я… я не хочу такого исхода! — неслышно шептала она.

Зрцадло мотало из стороны в сторону во время схватки за власть над ним двух противоборствующих сил, он как бы олицетворял собой неустойчивое положение весовых чаш, но вот в борьбу вступила третья, незримая сила, и лунатик покорился ей. Однако его первые слова прозвучали еще неуверенно.

Поликсена торжествовала — она вновь одержала победу над русским смутьяном, пусть даже не полную. И какое бы откровение ни преподнес сейчас сомнамбул, она знала наверняка, что он уже не будет рупором вражьей силы.

Актер с неожиданной спокойной уверенностью поднялся на каменную глыбу, точно оратор на трибуну.

Все вокруг почтительно смолкли.

— Братья! Вы хотите, чтобы с вами говорил Бог? Но каждый человек услышит в себе глас Божий, если поверит, что его устами вещает Бог.

Только вера возвышает уста человека до уст божественных. Всякая вещь становится Богом, если тому порукой вера!

И если вы где-то услышите глас Божий и подумаете, что это слова из уст человеческих, знайте — это тоже уста Бога, низведенные до человеческого образа. Почему вы не веруете, что вашими устами может говорить Бог? Почему не скажете себе: «Я — Бог, я — Бог, я — Бог»?!

Если вы скажете это с верой в сердце, то вера в сей же час вспоможет вам.

Но вы готовы услышать Бога лишь там, где нет человека, увидеть божественную десницу там, где нет человеческих рук… В каждой руке, которая сковывает вашу волю, вы видите руку человека, в каждых устах, противоречащих вам, — просто губы. Ваша собственная рука для вас — всего лишь конечность, ваши уста — губы, вам невдомек, что это — десница и уста Бога! Как же узрите вы Бога, если не веруете, что он повсюду?

Среди вас многие думают: судьба предначертана Богом — и в то же время мнят себя властелинами своих судеб. Стало быть, вы посягаете на власть над Богом и при этом остаетесь людьми?

Да, вы можете властвовать над судьбой, но только если отождествляете себя с Богом, ибо одному Богу дана власть над судьбой.

Если же вы считаете себя всего лишь людьми, разделенными и неслиянными с Богом, то закоснеете в своей бренной плоти и судьба будет повелевать вами.

Вы спрашиваете: Почему Бог допустил эту войну? Лучше спросите себя: Почему вы ее допустили? Разве каждый из вас не Бог?

Вы вопрошаете: Почему Господь не открывает нам будущее? Спросите самих себя: Почему мы не веруем в свою божественность? Так уверуйте, и тогда грядущее откроется вам, ибо каждый творит свой удел, а из этого удела, сотворенного по собственной воле, можно вывести целое, и всякому откроется картина будущего.

Но вы остаетесь рабами судьбы, а судьба — брошенный и катящийся наугад камень, и этот камень, этот слепленный из песчинок комок — вы; вы — песчинки, которые, скатавшись в камень, летят, кувыркаясь, вниз.

На своем пути этот катящийся камень постоянно меняет свою форму по непреложным законам вечной природы.

Камню нет дела до составляющих его песчинок, то есть до ваших тел. Да и может ли быть иначе? Все, что слеплено из праха земного, озабочено лишь своим собственным телом.

До сих пор большой камень человечества был рыхлым комом, скатанным из случайной смеси разноцветных песчинок, и