Словацкие повести и рассказы - Альфонз Беднар

ней, ты провалилась бы — а может, Врановская и выдала бы нас. А вчера ведь я позвал тебя! Не ее, а тебя. Ты должна быть практичной, Майка, — продолжал он ей говорить, решив сбить ее настроение, успокоить ее и тихо, мирно посадить на сиденье мотоцикла. Нельзя ей здесь оставаться одной, да и вообще нельзя оставаться, им нужно ехать в Теплицы.

— Врановская не так уж плоха. И в кабинете у нее не плохо. Временами там можно выпить, да не просто водичку, как здесь. Опомнись, прошу тебя. Будь практичной, какая же ты наивная! Я не хочу, чтобы пошли всякие разговоры. А ведь вчера ты себя неплохо чувствовала там и при Врановской. Тебе нравилось, что ты пришла к Тибору, и с Тибором ты вовсю кокетничала. Послушай, Майка, прошу тебя, — сказал он приглушенным голосом и, помолчав, добавил: — Послушай, Майка, не делай из этого истории! Ведь ты знаешь, что все это несерьезно. Но скажи, Майка, — продолжал он почти шепотом, — не дал ли тебе Тибор денег, ну скажи мне, Майка милая, не дал ли он тебе денег?

— Что?

— Денег!

Майка Штанцлова повернулась, кинулась вверх по тропинке и быстро вытащила из-под сиденья мотоцикла зеленый брезентовый рюкзак, обернутый серым плащом. Подгайский бросился за ней. Он замахнулся кулаком, но в этот миг увидел корову и в вербняке Байковского. И опустил руку.

— Нет! — крикнула Майка. — Не пойду!

— Ты не можешь здесь остаться, — тихо сказал Подгайский. — Ты должна ехать со мной!

— А почему? — спросила Майка и неестественно рассмеялась. — Останусь, а ты поезжай! С тобой я не поеду!

Старый Байковский смотрел, как Подгайский, растерявшись, не знал, что делать. Отбросив сигарету, он привязал к сиденью мотоцикла такой же рюкзак, какой был у Майки, и крикнул:

— Ты должна была бы помнить о Врановской и не устраивать мне сцен! От Врановской многое зависит! — Он еще раз оглянулся на Майку, снял грохочущий мотоцикл с подножки и умчался. Повернувшись к Майке, Байковский смотрел, как она с рюкзаком за плечами медленно шагает к желтому железному столбу на автобусной остановке. Потом он взглянул на Лысуху. Она по-прежнему мирно паслась. «Эх, — сказал он шепотом и ушел подальше в вербняк. — И-эх! Право слово, ну и тип. Ударить ее хотел! Видно, что-то между ними произошло. Ударить ее хотел… Что-то случилось неладное, раз они явились так рано. Ударить ее хотел, стервец! А у нее прямо коленки дрожат… Ну, между людьми всякое бывает, чего только не делается. И моя старуха не раз гневалась и честила меня по-всякому, когда я какой-нибудь юбке вслед смотрел. Уж нет ее, бедняжки…» С минуту он смотрел на серую бетонную кладку. Потом решил пойти вслед за Майкой и сказать ей пару слов, но так и остался в вербняке, задумчиво глядя вдаль. Перед глазами у него по-прежнему стояли голубоватые цифры и буквы, края которых золотились от солнца. Байковский снова глубоко вздохнул, потому что ему вдруг показалось, что он вновь видит того незнакомца, которому дал кусок хлеба, и он спросил самого себя, не предложить ли чего-нибудь той девушке, что стоит на автобусной остановке с таким несчастным видом. Байковский вздрогнул, вновь вернувшись в прошлое. Неизвестный лежит на траве вниз лицом, три дырки в голове, три в залатанной куртке, дырки в спине, груди… Роберт Фрейштатт лежал не двигаясь, когда к нему подошел Байковский, кровь на траве, на куртке и на голове… «Они убили вас, приятель? — спросил Байковский. — Они вас убили, почему? Я принес вам хлеб, творог, сало и пиджак, чтобы вы переоделись, прежде чем отправиться дальше…» Он поднял с земли свой выходной пиджак в полоску, решив, что снимет с мертвого старую, залатанную, дырявую куртку и прикроет его этим выходным пиджаком, но тут его охватил панический страх, он собрал коров и погнал их домой, в Коштицы. Он гнал их быстро, боясь, что сейчас нагрянут немецкие солдаты. Если бы только он не дал незнакомцу хлеб и не оставил его здесь, если бы только он не забыл свою палку и не отправился домой за пиджаком, салом, хлебом и творогом… Если бы он взял этого человека и на своей спине донес до Коштиц, укрыв его там где-нибудь, ведь тот был словно перышко… но он побежал за пиджаком… Задумаешь хорошее, а получается плохое… Байковский уставился в землю, словно вновь видел перед собой застреленного незнакомца, который пришел сюда напиться воды из источника. Потом он посмотрел на Майку.

Она стояла у железного столба с усталым, обиженным лицом, готовая вот-вот разрыдаться… Деньги… Знает ли Иво о деньгах? И зачем они ему нужны? Почему он хотел ее ударить? Деньги… большая сумма? Тысяча крон — да, большая. Никогда у нее в руках не было таких денег. Иво хочет часть их взять.

Майка стояла оскорбленная и онемевшая от обиды, с трудом сдерживая слезы и чувствуя, как у нее дрожит все тело. Она прислонилась к железному столбу. На голове косынка с нарисованными лодками и загорелыми телами, тонкий красный свитер слегка обтягивает высокую грудь, банлоновая куртка, светлые брюки, низкие синие ботинки, за плечами зеленый рюкзак, обернутый в прорезиненный плащ, черные волосы, белое лицо чуть тронуто загаром на скулах, хрупкая фигурка. Майка Штанцлова стояла, прислонясь к желтому, кое-где поржавевшему столбу, ожидая, пока подойдет автобус. Она взглянула на белый жестяной круг и на светлое пятно, оставшееся от сорванного расписания. Куда ей идти? Из дома она ушла вчера после ссоры с отцом и матерью, и уже вчера сказала им, что едет за город с подругами, с Зузой и Мией, а сама поехала с Иво, а Иво прихватил ее просто так, на воскресенье. Она ему нужна просто так, на воскресенье. Иво ходит к Врановской в кабинет, уже привык к ней ходить, а до этого он встречался с ней, Майкой, — и все с ним началось здесь, у этого источника, в прошлом году, да, в прошлом году… Но словно все это было только вчера, хотя и прошло уже много времени… Они ездили в Теплицы и не раз здесь останавливались, Иво поил ее из ладоней, говорил ей, что она прелесть, настоящий цветок и что он пьет из цветка, а потом она попросила его зайти к Врановской и поговорить о ней. Он зашел, и после этого недели две они не встречались, он избегал ее, а Врановская ее не замечала, не смотрела в ее сторону и теперь не смотрит, а вчера она была у Тибора… Майка посмотрела на свои