1812: Новые факты наполеоновских войн и разгром Наполеона в России - Николай Федорович Шахмагонов

и ненависть Наполеона. Наполеон даже жаловался Александру на бесконечные интриги графа Моркова. Впрочем, Морков, пусть неумело, но проводил политику, любезную Александру. В частности, он добивался возвращения сардинскому монарху Пьемонта. Наполеон же писал Александру, что «русских дела сардинские не должны занимать, так же как и французов – дела русских в Персии».

И действительно, какое дело Императору России до Сардинии? Интересно, что эта самая Сардиния (о чём мало упоминается в виду её незначительности) входила в союз стран, учинивших нападение на Крым в 1854 году. Безусловно, России не было никакого дела до Сардинского королевства, если бы не Император, заражённый, как считали биографы, тщеславием. Они же полагали, что пристрастие к войнам было вызвано мечтами о славе освободителя униженных и угнетённых.

Увы, некоторым русским правителям хотелось, действуя на публику, спасать кого-то на стороне, забывая о страждущих в собственном Отечестве. Это было постоянным стремлением, особенно в ХХ веке, причём назвали подобные деяния, которые уносили немало жизней, интернациональным долгом. Долг этот почему-то был только у нашей страны. Получалось, что русские должны всем, в то время как русским никто ничего не должен. Русские солдаты гибли от пуль из-за угла и ударов в спину, в то время как большинство из спасаемых ими народов только и ждали удобного случая, чтобы присоединиться к недругам России в готовности вместе с ними напасть на недавних своих защитников. Нападать или вредить подобно той же Сардинии, или, к примеру, Грузии, спасённой Екатериной в 1783 году от полного истребления турками.

Когда Наполеон Бонапарт 6 мая 1804 года (по европейскому календарю это было 18 мая) принял титул императора, Император России первым из европейский государей высказал резкое возмущение. Австрийскому посланнику при русском дворе он заявил: «Этот человек делается безумным и зависимым от малодушия французов. Я думаю, что он сойдёт ещё с ума. Я желал бы, чтобы вы были настороже. Преступное честолюбие этого человека желает нам зла: он помышляет только о вашей гибели. Если европейские страны желают во что бы то ни стало погубить себя, я буду вынужден запереть всем границы свои, чтобы не быть запутанным в их гибели. Впрочем, я могу оставаться спокойным зрителем всех их несчастий. Со мною ничего не случится, я могу жить здесь, как в Китае».

Вот и жил бы, оберегая своих крестьян, одетых в солдатскую форму, и не заражаясь тем самым вредным для России долгом, впоследствии названным интернациональным. Что-то никто в Европе не заражался таковым, когда черные ордынские полчища топтали и заливали кровью Русскую Землю. Разумеется, все словесные выпады против Наполеона немедленно с подобострастием передавались ему.

Наполеон не был столь умён, как его изображали многие историки и почитатели, но и не был настолько глуп, чтобы не понимать, сколь опасно столкновение с Россией и что гораздо более выгодно быть с ней в союзе.

Начало XIX века было временем, когда по-разному ещё можно было повернуть события и совершенно не обязательно всё доводить до схваток на полях сражений, калеча и умерщвляя русских и французских юношей, которым, думается, одинаково не было дела до Сардинского королевства, Австрии и Италии. Вспомнил бы Император России, ведя речи о справедливости, о другой «справедливости», когда римская католическая церковь провоцировала бесчисленные набеги на Русь во времена Александра Невского и его преемников, когда в смутные времена направляла поляков, провоцируя крестьянские войны, в том числе и войну под предводителем своего агента и воспитанника Венецианской военной школы Болотникова.

Суворов практически освободил Италию, но, преданный лживыми австрийцами, был отозван в Россию Императором Павлом Петровичем, разобравшимся, кто есть кто в европейской политике. Италия фактически вновь оказалась в руках Наполеона.

Пышной была коронация Наполеона во Франции, не менее пышной стала она и в Италии. Итальянцы сами пали к его ногам, умоляя нацепить на себя поверх французской ещё и их корону, которая, кстати, лежала без дела уже не одно столетие и звалась железной. Наполеон сам надел её, заявив: «Бог дал мне её, беда тому, кто прикоснется к ней».

Во Франции Наполеон сделал власть наследственной, а в Италии назначил вице-короля Евгения Богарне, своего любимого пасынка, который наследовал и его трон.

Безусловно, верноподданнические просьбы итальянцев не были продиктованы их стремлением к подчинению императору Франции. Итальянцы были принуждены к такому поведению самим Наполеоном. Тем не менее, никто не сопротивлялся случившемуся, и коронация происходила с необыкновенной пышностью.

Европа замерла, как когда-то замерла Русь перед ордынским нашествием. Но русским княжествам никто не хотел помогать, а у европейских монархов был добровольный защитник, имевший в достаточном количестве того, что на Западе считали «русским пушечным мясом».

Славно, правда лишь с виду, начиналось царствование нового Императора: расцвет просвещения, образования, культуры, законодательства, литературы, попытки облегчения участи крестьян – всего было довольно, и все направления можно было расширять и продолжать. Особый расцвет приобрела литература, начинавшая обогащаться первыми русскими романами, засверкали на весь мир славные имена поэтов и прозаиков.

В славный екатерининский век Россия не вела себя агрессивно, но была вынуждена бить многих захватчиков, которые бросались на неё, будучи цепными псами европейских политиканов.

Однако внук великой Государыни (он остается таковым и в случае принятия нами версии Г.С. Гриневича, ибо он в любом случае сын Павла Петровича), не желал сидеть спокойно, занимаясь столь насущными внутренними преобразованиями во благо народа. Он жаждал воинских подвигов, по мнению биографов, ревнуя к славе блистательных екатерининских генералов, которые, кстати, ушли в мир иной, кроме одного – Михаила Илларионовича Кутузова. Я имею в виду полководцев первой величины. Что же касается отважных, славных и храбрых генералов, прошедших ратную школу в екатерининские времена, то их ещё было достаточно для того, чтобы разбить банду разбойников, формирующуюся на Западе.

У Императора чесались руки. В 1804 году он сказал австрийскому посланнику в Петербурге: «Я не понимаю малодушия политики Пруссии, мы можем только насильственными мерами заставить её принять решение».

Из этого видно, что он начал принуждать монархов к выступлению против Наполеона, придумав тот странный долг, позднее названный интернациональным. Впрочем, всё это – по основной версии, если Александр был Александром. Ну а если он был, как убедительно доказала Г.С.Гриневич, Симеоном Великим, то объяснить его агрессивность проще – как ещё должен поступать выкормыш «туманного Альбиона», специально подготовленный, чтобы управлять Россией под британскую дудку?!

А тут ещё в 1804 году заболел и удалился от дел опытный екатерининский дипломат граф А.Р.Воронцов. Место его Александр отдал Адаму Чарторыжскому, своему другу-поляку, русофобу, которому были чужды интересы России и который сразу вознамерился превратить русских солдат в «пушечное мясо»,