Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

записке о восстановлении «европейского концерта», от которого Европа отказалась под влиянием идей президента Вильсона еще на мирной конференции в Париже. Сторонником «европейского концерта», основанного на балансе сил, всегда был Айре Кроу. Да и новый глава Форин Офис Остин Чемберлен рассматривался многими как приверженец «концерта», существовавшего в Европе во второй половине XIX века 148. По сути, такой подход был поворотом к «реальной политике» довоенного времени и отводил Лиге Наций второстепенную роль в европейских и мировых делах. Собственно говоря, подобное положение уже и так сложилось, и Форин Офис лишь констатировал это. Никто не собирался читать эпитафию женевской организации, но ей по умолчанию отводилась теперь та роль, которую она и занимала в действительности — всеобщей политической конференции. Прагматичный силовой подход окончательно преодолел отчаянную либеральную попытку идеалистов вроде Вильсона и Сесила построить справедливый всеобщий мир. На практике это означало, что, под аккомпанемент женевских разговоров о необходимости разоружения и всеобщей безопасности, реальная политика возвращалась в кабинеты Лондона, Парижа, Рима, Вашингтона, Токио, а чуть позже — еще Берлина и Москвы.

Торжественное прощание с идеей Лиги было устроено 12 марта 1925 года. В этот день Остин Чемберлен, выступая в Женеве от имени Англии, Индии и британских доминионов, отказался подписывать Женевский протокол. «Убив протокол, — с грустью констатировал Эдуард Эррио, — Великобритания тем же ударом приговорила к смерти и разоружение». Теперь Франции, по его словам, «не оставалось ничего другого, как извлечь хотя бы что-нибудь из специального пакта, предложенного Германией, рекомендованного Остином Чемберленом и в принципе принятого Италией и Бельгией» 149. Впрочем, Эррио напрасно представлял себя жертвой выкручивания рук со стороны Англии. Вскоре после получения 9 февраля предложения от Штреземана Эррио уведомил Чемберлена, что не возражает против взаимных гарантий и включения Германии в Рейнский пакт безопасности 150. Французы опасались, что, отвергнув четырехсторонний пакт с участием Германии, они, как и в 1920 году, останутся вообще без каких-либо гарантий своих восточных границ 151. Правда, Эррио обставлял свою поддержку нового пакта двумя условиями. Во-первых, восточные союзники Франции (Польша и Чехословакия) должны были также получить гарантии своих границ со стороны Германии или, по крайней мере, Германия должна была подписать с ними обязывающее арбитражное соглашение. Во-вторых, Германия должна была безо всяких условий вступить в Лигу Наций. По мнению французов, это означало бы полное и добровольное подтверждение Германией положений Версальского мира. «Германское правительство поймет, что изучение этих предложений не может быть продолжено, пока Франция не представит их на рассмотрение своим союзникам и не достигнет с ними соглашения в целях создания системы безопасности в рамках Версальского договора», — говорилось в ответе Эррио на германское предложение от 9 февраля 152.

Что касается принятия Германии в Лигу Наций, то англичане, естественно, не возражали. Они и раньше были не против этого, а теперь, когда Лига превратилась для них в место произнесения красивых речей, и подавно. С гарантиями Польше и Чехословакии дело было сложнее. Чемберлен сразу заявил, что гарантии Британии не будут распространяться на Восточную Европу. Общественное мнение в Англии недолюбливало поляков. К ним относились с недоверием. Недаром Ллойд Джордж называл их «ирландцами», а генерал Смэтс считал польское государство «историческим провалом». Правда, против германских гарантий Польше Чемберлен не возражал. «У нас, конечно, меньше причин защищать Польшу, чем у вас, связанных с ней специальным договором, — объяснял Чемберлен Эдуарду Эррио. — И все же я пытаюсь стать на ее точку зрения, смотреть с польской колокольни... Я объяснил Скшиньскому (министр иностранных дел Польши. — И. Т.), что гарантийный пакт, обеспечивающий Польшу со стороны Германии, позволил бы ей лучше следить за своими интересами, в том что касается России, и что усиление безопасности Франции усилило бы и ее собственную безопасность» 153. Но свои гарантии Польше Британия давать не собиралась.

Это была большая ошибка. Англия отделяла безопасность Западной Европы от безопасности Восточной. Когда в 1939 году младший сводный брат Остина Невилл Чемберлен постарался ее исправить, было уже слишком поздно. Хотя и в 1925 году в Форин Офис были люди, предвидевшие, к чему такое решение может привести. «Опасность в Европе исходит не с берегов Рейна, — писал Остину Чемберлену историк и консультант Форин Офис Джеймс Хэдлем-Морли, — а с берегов Вислы, не из Эльзаса-Лотарингии, а из польского коридора и Верхней Силезии. В наших интересах предотвратить новый союз между Германией и Россией, союз, который без сомнения будет закреплен нападением на Польшу» 154. Вообще, надо сказать, что те прогнозы, которые делал Хэдлем-Морли в конце 1920-х годов, поражают своей точностью. «Пытался ли кто-нибудь осознать, что случится, если последует новый раздел Польши или Чехословакия будет так обрезана и расчленена, что фактически исчезнет с карты Европы? — задавался он риторическим вопросом. — Вся Европа тотчас погрузится в хаос. Больше не останется никаких принципов, определений или разума в территориальных разграничениях на континенте. Представьте, например, что по каким-то невероятным стечениям обстоятельств Австрия присоединится к Германии; что Германия, используя недовольное меньшинство в Богемии, потребует новых границ, которые простирались бы далеко за (Судетские) горы и включали Карлсбад и Пльзень; что в то же время Венгрия в союзе с Германией вернула бы себе Южные Карпаты. Это было бы катастрофой, и, даже если мы решили бы не вмешаться вовремя, чтобы предотвратить все это, нам пришлось бы вмешаться впоследствии, когда, скорее всего, было бы уже слишком поздно» 155.

В 1925 году многим британским политикам, как и Чемберлену, такое развитие событий казалось маловероятным. На полях записки Хэдлема-Морли Чемберлен написал, что не согласен с ним. «Я провожу гораздо более четкое различие, чем он, между природой наших интересов в Западной и Восточной Европе и между характером влияния или вмешательства, которое мы должны осуществлять в этих двух регионах. Я бы сказал, что в Западной Европе мы являемся партнерами, тогда как в Восточной Европе наша роль заключается скорее в поддержке правопорядка. Наша безопасность в определенных обстоятельствах связана с безопасностью Франции, Бельгии и Голландии... Я бы не стал так крепко связывать нашу судьбу с государствами Восточной Европы, как это делает он. Опять же, какое бы правительство ни существовало в России, я не верю, что серьезная война может разразиться к востоку от Германии, если мир будет твердо обеспечен на ее западных границах» 156. Среди рядовых англичан, кстати сказать, в эти годы было широко распространено обратное мнение — что «основным препятствием европейскому миру и восстановлению является не Германия, а Франция