Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

приведет к военному выступлению Советской России против Польши 132. Возвращение Германии в Европу могло значительно осложнить перспективы прихода коммунистов к власти в Берлине. В Германии, конечно, прекрасно понимали советские мотивы, но предпочитали трактовать их по-своему. Штреземан заявлял в марте английскому и французскому послам, что, в случае победы СССР в войне с Польшей, Данциг с польским коридором отойдут Германии 133.

Был и еще один, очень беспокоивший Советский Союз вопрос. Урегулирование проблем безопасности на Западе влекло за собой вступление Германии в Лигу Наций, Устав которой (п. 16) предусматривал участие в различных обязательных санкциях против государств, которые будут сочтены Лигой агрессорами. Более того, члены Лиги обязаны были пропускать через свою территорию войска, которые могли быть направлены против такого государства. Неудивительно, что вопрос возможного вступления Германии в Лигу Наций вызывал негативное отношение советского руководства. В докладе Г.В. Чичерина на сессии ЦИК СССР в октябре 1924 года утверждалось, что «силой вещей Германия после этого (вступления в Лигу. — И. Т.) может быть вовлечена в комбинации, при которых она окажется противником Союза ССР» 134. Еще резче Чичерин высказался в написанном тогда же частном письме немецкому профессору Людвигу Штейну. Вступление Германии в Лигу Наций, писал народный комиссар, «противоречит политике Рапалло. Против собственной воли Германия будет втянута на этом пути в комбинации и действия, которые приведут ее к конфликту с нами. Германия пожертвует сильными сторонами своей политики, и сама превратится в инструмент силовой политики Антанты» 135. Возможные последствия вступления Германии в Лигу Наций стали в 1925 году чуть ли не лейтмотивом советско-германских переговоров 136. В течение всего этого года Штреземан неустанно повторял, что Германия не может принять на себя обязательства по статье 16 Устава Лиги. Эрику Драммонду Штреземан писал, что эта статья создает «для находящейся в центре Европы и полностью разоруженной Германии такие опасности, которые она не сможет пережить» 137. Германия фактически добивалась признания за ней нейтралитета в случае объявления Лигой санкций против СССР 138. С другой стороны, в условиях постоянно нагнетаемой в Советском Союзе истерии по поводу капиталистического окружения страх перед уходом Германии в Западный лагерь становился почти таким же, как у французов перед повторением германской агрессии. Все это сопровождалось личной позицией Брокдорфа-Ранцау. Германский посол, испытавший унижение в Версале и много сделавший затем для налаживания дружеских отношений с СССР, как писал сменивший его в Москве фон Дирксен, «разделял тревоги русских и яростно сопротивлялся инициативе Штреземана» по Рейнскому пакту 139. В Берлине поэтому резонно полагали, что чем меньше в Москве знают о готовящемся пакте, тем лучше.

Иного рода проблемы возникали у Германии с непосредственными соседями на востоке — Польшей и Чехословакией. Польша в 1921 году подписала союзный договор с Францией, предусматривавший совместные действия в случае германской агрессии. С Чехословакией у Франции с 1924 года существовал договор о взаимных консультациях в случае возникновения военной угрозы со стороны Германии, который при необходимости мог перерасти в союз. Для Франции эти договора (также как и последовавшие в 1926-1927 годах соглашения с Румынией и Югославией) были слабой гарантией безопасности, и французы это прекрасно сознавали. Они относились к своим восточноевропейским обязательствам как к «зыбкому набору дипломатических жестов» 140. Однако для восточноевропейских государств французские гарантии значили гораздо больше, и они резонно опасались, что Франция может решить проблемы собственной безопасности за их счет. Штреземан, правда, пытался убедить иностранных журналистов, что «Германия с ее шестидесятимиллионным населением настолько разоружена, что мы не можем даже защитить себя от вторжения со стороны Польши или Чехословакии»141. Но его слушатели обратили внимание прежде всего на численность немецкого населения. Ни немцы, ни французы не хотели лишних осложнений на Востоке, и конфиденциальность готовившегося пакта безопасности, особенно на ранней стадии переговоров, нужна была обеим странам по этой причине.

Требование повышенной секретности сначала сыграло отрицательную роль в восприятии германской инициативы на Западе, и особенно в Англии. Чемберлен и так не очень верил в искренность Штреземана, и просьба сохранять особую конфиденциальность еще больше насторожила английского министра. Первым делом он увидел в германском предложении желание начать переговоры за спиной Франции, предотвратить задуманный им англо-французский пакт безопасности и внести раскол между двумя странами 142. Надо сказать, что такое восприятие не стало неожиданным для тех, кто готовил предложение. Передав германскую ноту в Лондон, д’Абернон записал в дневнике: «Некоторые заподозрят в ней стремление Германии создать трудности между Англией и Францией» 143. Действительно, такое впечатление сложилось даже у опытнейшего постоянного заместителя министра Айре Кроу 144, хотя месяцем ранее он сам считал, что пакт о взаимных гарантиях существующих границ, который подписали бы и Германия, и Франция, вполне возможен 145. За свою долгую и успешную карьеру в Форин Офис Кроу прославился умением писать аналитические записки. Вот и сейчас он решил прибегнуть к этому испытанному методу. Правда, составлять такую записку сам он на этот раз не стал, возможно, потому что был к этому времени серьезно болен и переутомлен — Кроу скончался через три месяца, в конце апреля. Он поручил сделать это своему помощнику Гарольду Николсону и остался вполне доволен результатами его труда.

Николсон ответственно подошел к поручению и составил аналитическую записку, озаглавленную им как «Британская политика, вытекающая из положения в Европе». Эта записка оказала серьезное влияние на Чемберлена. Не без налета некоторой художественности изложения (недаром в дальнейшем из-под его пера вышло много замечательных книг) Николсон писал: «Одна половина Европы опасно обозлена, другая половина — опасно боится. Между этими воспаленными эмоциями не прекращаются трения, и различные шаги, воспринимаемые как раздражители, лишь бередят все еще не залеченные раны. Страх порождает провокации, вооружение, секретные союзы, притеснение меньшинств. В свою очередь, это вызывает еще большую ненависть и стимулирует желание к мести, что лишь усиливает страх, последствия которого множатся. Образовался порочный круг» 146. Николсон считал, что защита Франции и Бельгии является важнейшей задачей внешней политики Англии. Та провокационная политика, которую проводила Франции в течение послевоенного времени, была основана на ее страхе, и целью Британии должно было стать искоренение этого страха. Николсон не видел ничего страшного в том, чтобы Германия стала частью новой структуры безопасности в Европе и получила постоянное место в Совете Лиги Наций. В дальнейшем, полагал он, можно было бы вести речь о пересмотре ряда вызывавших неприятие Германии условий Силезского урегулирования и вопросов польского коридора. Но первостепенной задачей, заключал он, должно быть исчезновение страха у Франции 147.

Интересно, что Николсон говорил в своей