Кузя - Виктор Александрович Блытов

– Товарищ подполковник, дозвольте, я схожу за собакой! Жалко животину, и потом она что-то там нашла. Вон зовет!

Кузьма с Носовым переглянулись между собой. Кузьма вздохнул, протянул Мирошенко фонарь. Носов протянул Мирошенко веревку.

– Далеко не заходи! Найдешь Есаула, возвращайся. Если увидишь опасность обвала – возвращайся.

Суворов протянул Мирошенко маленькую переносную рацию.

– На, «Мидланд» называется – на первой волне связь.

Обвязавшись веревкой, Мирошенко, пригибаясь от низких сводов, направился вовнутрь подземного хода. Прошло минут десять. Наконец Мирошенко вышел на связь:

– «Первый»! Я «Второй»! Ход сохранился неплохо. Здесь что-то типа пещеры или зала. Здесь много трупов, вернее, скелетов в изгнившей одежде. Стоит несколько закрытых бочонков и есть старинные мушкеты, вроде кремневые.

– Мирошенко, ничего не трогай! Я сейчас к тебе приду! – передал по рации Кузьма, – ты, Николай Николаевич, останешься пока здесь за старшего. Абубакар тоже остался наверху.

Остановил Кузьма порыв Носова пойти вместе с ним.

– Кто-то должен остаться на всякий случай наверху. Павленко, пойдем за мной!

Уже окончательно стемнело и на чистом небе горели звезды. Посмотрев на звезды, Кузьма шагнул в подземный ход. За ним так же уверенно шагнул Микола Павленко. Пригибаясь, чтобы не удариться о низкие своды, они осторожно пошли вперед.

Внезапно сзади раздался шум и показались в свете фонаря отец Михаил и Алешечкин.

– Вы куда? Я же приказал всех ждать нас! Сейчас все здесь появятся? – жестко спросил Кузьма.

– Куда-куда? – опустив смиренно глаза, ответил отец Михаил, – но мы должны пойти с вами. А там Волков никого больше не пустит.

Кузьма махнул рукой.

– Ладно, идите за мной, посмотрим, что там?

Они протискивались по подземному ходу несколько минут. В подземном ходе были вырыты несколько ниш – как бы укреплений, из которых, видимо, можно было простреливать сам подземный ход в сторону основного входа.

– Умно сделано! – осмотрев одно из укреплений, сказал Кузьма. Впереди показался свет. Это, видимо, был сам зал, где Мирошенко осматривал найденное.

Кузьма осмотрел одно из последних укрытий и отшатнулся. Там на небольшом бочонке сидел скелет в истлевшей одежде и с берданкой, прислоненной к плечу. Раздался лай протискивающегося навстречу им Есаула. Он запрыгал вокруг Кузьмы, как бы говоря, смотри, что я тут нашел.

– Есаул, ты куда? – раздался крик Мирошенко и через минуту перед Кузьмой, Алешечкиным, отцом Михаилом и Павленко стоял немного вымазавшийся в земле разведчик.

– Вот, посмотрите, что здесь!

В большом зале на полу лежали скелетов двадцать. В темном углу зала стояли сложенные бочонки, около которых сидели на полу, прислонившись к стенам, еще несколько скелетов. На полу валялись кремневые пистолеты, в углу стояли бочонки, валялись полусгнившие мешки, из которых высыпались на землю медные и серебряные монеты.

– О, «полушка» написано, 1735 года, ничего себе! А здесь «денга» 1747 года, а здесь что-то не по-нашему! – сказал Мирошенко, рассмотрев несколько валявшихся на земле монет.

– А вот, видимо, и наши казаки, которые по словам Саши Эриндженова ушли на небо. У любой загадки есть вполне реальный ответ. Видимо, они знали об этом убежище, и когда не осталось сил для обороны, многие из них были переранены или убиты. Они забрали всех убитых и раненых и ушли в подземелье, подорвав вход за собой. Можно позавидовать их силе духа. Отсюда эти огромные валуны и один заваленный труп, найденный нами при раскопках. Скорее всего, это тот, кто подорвал вход в подземелье. Я думаю, что это герои, подвиг, которых остался неизвестным, но долг свой выполнили до конца. Судя по всему, выхода из подземелья на волю здесь нет! – с горечью констатировал увиденное Кузьма.

– Товарищ подполковник! – позвал Кузьму Мирошенко в самый угол, – смотрите!

Кузьма подошел к нему и увидел за бочонками полусидевший на полу скелет, у которого рука лежала на бочонке. В руке было сломанное гусиное перо, и на бочонке лежали несколько листков, на которых были какие-то записи. Несколько листков валялись на полу и покрылись пылью. На бочонке, видимо, стояла свеча, которая догорела до конца, и медная закрывающаяся чернильница.

Отец Михаил осторожно поднял один листок, положил его на ладонь.

– Надо очень осторожно, а то может рассыпаться! – сказал он, – старинная бумага требует специальной обработки.

Мирошенко немного посветил, и отец Михаил начал читать.

– Чудно писано, похоже на церковно-славянский язык! – пояснил он, – ну, если читать по-русски, то будет выглядеть примерно так, хотя не все слова понятны.

Он прокашлялся, попросил Мирошенко поближе к руке поднести фонарь. Казаки столпились вокруг, ожидая, что же за тайна написана на листочках.

– Силы для обороны исчерпаны, кончаются пули. Росламбек Карамурзин по кличке Сокур или просто Кривой, объединившись с калмыками хана Аюки, напал на нашу беговую станицу при возвращении. Сил больше нет, и свеча заканчивает свой путь. Надо успеть… Казаки переранены стрелами и пулями. Анисим Вергаев, Исидор Порох, Феопент Громов, Василий Мишечкин, Ильпидифор Гладков, Иван Алешечкин, Свирид Жестов, Герасим Отвага, Семка Новогородцев – убиты или умерли от ран. Три дня держали оборону. Подмоги с Терека мы не дождемся. Погибли в бою, дав возможность нам всем уйти в укром, казаки Григорий Веригов, Прошка Лодьин, Глеб Смородин, Веселко Варгузин. Атаман беговой станицы Варфоломей Лодьин тяжело ранен стрелой в грудь и умирает рядом. Мы, оставшиеся в живых казаки Гребенского казачьего войска, станицы Червленой Семен Жито, Феоктист Локтев, станицы Шелковской Парамон Груздев, Герасим Гладков, Мишка Жестов, станицы Шадринской Андрей Мизинчик, Серафим Волгин, Алексей Люля, станицы Гладковской Михаил Черкесов, Николай Озимов, Пантелей Фокин ушли в подземный укром. Вход подорвал казак станицы Червленой Анкудин Алешечкин, сам и сгинул. Воинский припас и жалованье войска бусурманам не отдадим, креста православного и род свой не опозорим пленом. Мишка Черкасов и Семка Жито ушли искать другой выход из подземелья и за подмогой и не вернулись. Спаси их и наши души, пресвятая Богоматерь Гребневская, и святые угодники Николай и Анцибор. Сами себя заточили, сами и ответ держать будем перед Всевышним. Свечи закончились, продовольствия нет… – продолжил отец Михаил. – Это вроде все, что понятно. Тут куча слов, которые я не знаю и не могу перевести, такие как Алафа, Алчба, Балий, Брезеть, Буесть, Выжлец, Жагра, Заяти, Израдец, Кендарь, Кобь, Коснети, Лагвица, Мухортный, Наляцати, Неумытный, Олафа, Омженый, Опуснети, Очина, Переклюкать, Послух, Раздряга, Стрый, Туне, Юза.

– Ну, Буесть – наверное, молодечество, Неумытный – может, неумытый, Опуснети – опуститься, Раздряга – наверняка ссора, – предположил Кузьма.

– Это из сегодняшнего нашего могут быть такие значения, а я пытался их подставить, ничего не получается. Думать надо много. Но значение приблизительно такое. И