Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс

на этом позднем этапе войны все шло по заведенному порядку, и тяготы жизни и смерти на фронте не убывали. Первые дни на позиции они провели, непрерывно копая землю, потому что оборонительные сооружения, возведенные частью, в которую их влили, состояли из шеста с насаженным на него черепом китайца. В ужасе от перспективы быть убитым командир одного из отрядов во взводе Стулера прострелил себе ладонь. Чтобы скоротать время, новоприбывшие установили оптический прицел к пулемету калибра 12,7, обложили его станок мешками с песком, чтобы не заваливался, и попытались отстреливать китайских передовых наблюдателей.

Потом их командир роты, ретивый молодой первый лейтенант, запланировал диверсионную вылазку, чтобы разбавить рутину. Рейд прошел на редкость неудачно. Пробираясь в темноте, они угодили прямо под прикрывающую бомбардировку американцев. Командир взвода, Данковски, погиб почти моментально. «О’Би, что, черт возьми, теперь нам делать?» – крикнул растерявшийся Стулер радисту О’Брайену. Теперь по ним стреляли китайцы – под пулю угодил командир отделения, побежав вдоль хребта. У Стулера заклинило пулемет. Он вытащил пистолет калибра.45 и выстрелил куда попало, не помня себя от страха и отчаяния. К его ужасу, пуля едва не задела залегшего перед ним американца. Потом ему попало отскочившим острым щебнем по пальцу, онемела вся рука. Взрывом гранаты разворотило лицо его товарищу-пулеметчику. Стулер в ужасе смотрел на вывалившийся из глазницы глаз. «Назад! Отходим!» – орал О’Брайен, перекрикивая какофонию взрывов и рвущейся в ночном небе пиротехники. В долину, обратно к своим позициям, они отступали в беспорядке, забыв о всякой дисциплине. Стулер на скорую руку перевязал товарища с развороченным лицом и повел его вниз, велев держаться за его воротник. Каска с него слетела, и через мгновенье он был оглушен летящим камнем, ударившим его по голове. Как он добрался до позиций, сам не помнил. Они с товарищем перешли вброд ручей по грудь в воде, а потом, как им сообщили позже, преодолели минное поле. Ближе к рассвету над головами измученных бойцов прострекотала пулеметная очередь. Они прижались к земле. «Нас прикончат! – застонал раненый. – Мы погибли!» Стулер прокричал расположившимся впереди американцам, чтобы не стреляли. Они занесли раненого к себе. «Ты только погляди, как раскурочило!» – воскликнул потрясенный санитар, осматривая его лицо. «Вы бы полегче как-то», – одернул санитара Стулер, понимая, что пострадавший еще в сознании. Около половины взвода, отправившегося на диверсионную вылазку, погибла или была ранена. Стулер получил «Бронзовую звезду» за то, что вытащил товарища с поля боя. Ко всеобщему негодованию, командир роты, который никогда не покидал позиций, удостоился «Серебряной звезды». Район боевых действий батальона был назван лагерем Данковски – в честь погибшего командира взвода. Эта душераздирающая драма разыгралась за считаные недели до подписания мира. Из нее и ей подобных произрастали накопившиеся к лету 1953 года разочарование и усталость в войсках.

Глава 17

В поисках мира

1. Коджедо

Самое нелепое в корейской войне – это шестнадцать месяцев противостояния уже после того, как в ходе переговоров в феврале 1952 года было устранено последнее существенное территориальное разногласие, препятствовавшее перемирию. С этой даты до самого окончания войны в июле 1953 года бойцы на фронте продолжали страдать от жары летом и от морозов зимой, получали увечья от мин и напалма, пуль и фугасов; а тем временем в Пханмунджоме за столом переговоров велись другие бои: решался острый вопрос о последующем обмене пленными.

Еще долго после того, как обе стороны оставили всякую надежду добиться решающих территориальных приобретений на поле боя, у них не ослабевало стремление одержать моральную победу или по крайней мере избежать морального поражения. В вопросе о пленных перед командованием ООН стояли две жизненно важные задачи: во-первых, добиться освобождения всех своих людей, удерживаемых в плену коммунистами, и, во-вторых, обеспечить возвращение коммунистам только тех китайских и корейских пленных, содержащихся на Юге, кто хотел этого сам. Западные правительства хорошо помнили о Ялтинской конференции 1945 года, когда союзники, возвращая сотни тысяч освобожденных советских пленных на родину, отправляли их прямиком в кровавые жернова сталинских лагерей.

Первый список военнопленных, оказавшихся в руках коммунистов, предоставленный командованию ООН 18 декабря 1951 года, содержал всего 11 559 имен. Однако в марте 1951 года Пекин и Пхеньян заявляли, что у них в плену находится 65 000 человек. Даже по коммунистическим стандартам это было огромное расхождение. Помимо южнокорейских пленных, оставалось еще восемь с лишним тысяч непонятно куда пропавших американцев. По заверениям китайцев, тысячи южнокорейских военнопленных были отпущены домой, а не значившиеся в списках иностранцы умерли, сбежали, погибли при авианалетах или освобождены на фронте. Но вряд ли Пекин всерьез рассчитывал, что Южной Корее или Штатам такие объяснения покажутся убедительными.

Еще острее и сложнее был вопрос о судьбе пленных коммунистов, находившихся в руках ООН. С точки зрения Пекина и Пхеньяна, было крайне важно, чтобы все они вернулись в лоно народных республик. Такого пропагандистского фиаско, как тысячи «выбравших свободу» вместо того, чтобы вернуться на родину, допустить было нельзя. Второго апреля 1951 года коммунистическая делегация в Пханмунджоме потребовала, чтобы командование ООН подготовило списки пленных, желающих вернуться на север. К ужасу обеих делегаций, только 70 000 человек из общего числа в 132 000 выразили согласие на репатриацию. Ясно было, что такой поворот никак не устроит коммунистические правительства. Началась долгая нудная борьба в духе «кто кого переупрямит», приковавшая внимание всего остального мира к огромным лагерям ООН на островах у побережья Южной Кореи.

⁂

До поры до времени даже после начала войны Коджедо оставался одним из самых живописных мест в Южной Корее. Небольшую рыбацкую деревушку на острове в нескольких милях от порта Пусан обходили стороной те беды и напасти, которые обрушила война на материковую часть. Так продолжалось до 1951 года, когда на острове создали лагерь для военнопленных. Коммунистов партиями привозили в Пусан на грузовиках или на поезде. Затем деморализованные и растерянные пленные проводили в среднем около двух дней в лагере на окраине города, где их допрашивали представители объединенного американо-южнокорейского контрразведывательного центра. Вместо потрепанного обмундирования им выдавали старую полевую форму американского образца, делили по званиям и этнической принадлежности и расселяли в большие палатки, из которых потом вызывали на допросы по одному.

О том, что пришлось вынести пленным из войск ООН в руках корейских коммунистов, написаны миллионы слов. Гораздо меньше известно об обращении с пленными коммунистами на стороне ООН. В лагерях ООН не было ничего даже отдаленно похожего на программу индоктринации, воплощенную в лагерях на Ялуцзяне (Амноккане). Можно не кривя душой утверждать, что условия содержания северокорейских и китайских пленных в южных лагерях ненамного уступали тем, в которых они привыкли жить дома, а кормили их точно лучше и сытнее. Однако пока все беспокоились за британцев, американцев, турок, подвергавшихся жестокому обращению на Севере, почти нигде не упоминалось о бытовой, повседневной грубости по отношению к пленным коммунистам. Множество ветеранов корейской войны из войск ООН подтверждали враждебность и презрение большинства бойцов к гукам, будь то северные корейцы или южные.

Отношение представителей Запада к корейцам и китайцам проистекало из глубоко укорененного убеждения, что это не такие же люди, как они сами, а неразвитые дикари, которые понимают только язык грубой силы, на котором разговаривают друг с другом. На фронте с пленными обращались лучше, тем более что начиная с весны 1951 года их стали особенно ценить за возможность использовать в разведывательных целях. Но в южнокорейских лагерях многие пленные страдали не меньше, чем их «коллеги» по несчастью – в лагерях на Ялуцзяне (Амноккане). «Лагерями в Пусане заведовала военная полиция, которая пленных держала в черном теле, нередко избивая до полусмерти, – говорит рядовой Алан Маджо, служивший санитаром в местах содержания военнопленных в течение десяти месяцев с мая 1951 года. – Полицейские сами провоцировали пленных. Им хотелось разрядки. Всем заправляли солдаты-срочники: офицеры просто не удосуживались пройтись и посмотреть, что там творится»[368].

Из пусанских лагерей пленных перегоняли на десантные корабли в доках и три часа везли морем на Коджедо. Здесь, под сенью высоких холмов, возвышающихся над островом, было построено тридцать семь примыкавших друг к другу огромных лагерей, огороженных колючей проволокой.