Избранное. Романы и повести. 13 книг - Василий Иванович Ардаматский

— Кузьма Аверкиевич, друг мой, вы не правы, — мягким голосом говорил Сараев. — Я прекрасно все понимаю, вполне возможно, что новый начальник главка придет со своим замом, но я на этот счет ничего предпринимать не собираюсь. Это не в моем… принципе…

— Так вас сожрут, — уже в третий раз угрюмо пробасил Кичигин, который все-таки решил предупредить Сараева о грозящей ему опасности.

— Вы бы остановились, Кузьма Аверкиевич, — по-отечески посоветовал Сараев и, изогнувшись, взял Кичигина за руку, но тот рванулся в сторону, плеснув коньяк на Сараева.

— Не учите! — крикнул он истерически.

— Да что вы? Что вы? — испугался Сараев. — Если душа требует, пейте сколько хотите. Но я помню, как было вам плохо… тогда, в гостинице «Россия»…

— Чтооо? Кому было плохо? — Кичигин даже спустил ноги на пол, наклонился над Сараевым, дыша ему в лицо терпким коньяком. — Чтобы вы знали и запомнили, плохо там было только вам, дражайший Сергей Антонович! Чего это вам пришло тогда в голову воспитывать мою даму?

— Помилуйте, ну какая же это дама? — попытался улыбнуться Сараев, вспомнив еще яснее тот скандал в ресторане, и добавил брезгливо: — Бесстыжая уличная девка и вдобавок дура набитая…

— А вы от нее схлопотали старого дурака. Хо-хо-хо! — захохотал Кичигин так громогласно, что из соседнего купе постучали в стенку.

— Давайте-ка спать, прошу вас… прошу вас…

Кичигин замахнулся ударить кулаком в стенку, Сараев перехватил его руку:

— Перестаньте! Вам опять будет стыдно… — Ему удалось усадить Кичигина на постель.

Уставясь на Сараева злыми насмешливыми глазами, тот заговорил вдруг охрипшим голосом:

— Домашний поп нашелся. Морали читать, а вы же сами, дражайший мой, уже давно все морали замарали. Ну уличная девка! Ну торгует своей честью, но вы-то кто, чтобы ее воспитывать?

Лицо Сараева выразило такой ужас, что как ни был пьян Кичигин, а понял, что переборщил, сказал устало и примирительно:

— Оставим эту тему, Сергей Антонович, раз и навсегда. Мне ведь тоже лихо… Лихо… — Он судорожно стиснул руку Сараева. — Простите меня, ради бога… — Вдруг стал расслабленно клониться на бок, упал головой на подушку и тут же стал засыпать. Сараев попытался снять с него рубашку — куда там, он тяжело перевернулся на бок лицом к стене и захрапел со стоном.

Сараев смотрел на него уже с жалостью, потому что понимал — действительно же не имеет он права говорить с Кичигиным об этом, тому же вдвойне обидно слышать его поучения, зная, что сам-то он… Тут Сараев свои размышления оборвал и стал укладываться в постель…

Поезд уже стоял у ленинградского перрона, а они, толкая друг друга в тесном купе, матеря головную боль, только одевались, проспав все на свете. Кичигин уже увидел заглядывавшего с перрона в окно их купе директора Каланковского завода, помахал ему рукой.

— Поторопимся. А то угонят поезд в депо, будет смеху… — невесело пошутил Кичигин и никак не мог попасть рукой в рукав пальто.

Когда они вышли из вагона под густо падавший мокрый снег, на перроне, кроме трех человек, встречавших их, уже никого не было. Директор Каланковского завода — краснолицый здоровяк в забеленной снегом ондатровой шапке и дубленке — почти по-военному вытянулся перед Сараевым и представил своего главного инженера, молодого человека с суровым отрешенным лицом. Третий был их шофер, он взял чемоданчик Сараева и ушел вперед.

— На ваше усмотрение предлагается программа такая, — говорил директор, когда они сквозь снегопад шли по перрону. — Сейчас едем к вам в гостиницу, там позавтракаем, а мы с главным инженером сделаем вам краткую информацию о положении дел и ответим на ваши вопросы. Вы скажете нам, что вы хотите смотреть на заводе…

— Чтобы заблаговременно все отлакировать? — весело перебил Кичигин.

— У нас лака нет, чтобы детали красить, не то что… — мгновенно ответил директор и рассмеялся гулко, на весь перрон. — Дальше. Завтра у нас пятница, и мы должны из этого дня выжать все, что можно, машина придет за вами в гостиницу в половине восьмого. Потом мы имеем два нерабочих дня, а в понедельник утром мы подведем итоги, я созову начальников цехов, бригадиров, инженерно-технический персонал, финансистов и кадровиков. Не возражаете?

— А что ж, сегодня, выходит, у нас ничего, кроме завтрака, не будет? — спросил Сараев.

Директор переглянулся с Кичигиным и сказал неуверенно:

— Если у вас есть идеи, мы к вашим услугам, но должен предупредить, сегодня у нас день политучебы и после смены все на занятиях, по крайней мере все коммунисты.

— Да нет уж, давайте, как вы наметили, — решительно вмешался Кичигин. — Кроме всего прочего, я что-то неважно себя чувствую.

Машина мчалась по Невскому, Сараев еле успевал увидеть неповторимую красоту широкого и прямого как стрела проспекта, он так давно бывал в Ленинграде, что сейчас не мог даже вспомнить, когда это было. Кичигин был здесь совсем недавно, всю дорогу расспрашивал директора о каких-то общих знакомых, и тот, почему-то смеясь, отвечал:

— Все живы-здоровы, будьте спокойны.

Машина с ходу развернулась и эффектно подкатила к дверям гостиницы «Европейской», выбежавший швейцар стал открывать дверцы машины, бормоча:

— С приездом, пожалуйста… с приездом…

— Набрались науки с иностранцами, — смеялся Кичигин, отдавая швейцару свой объемистый портфель.

Оформление не заняло и минуты, они поднялись на бельэтаж и вошли в номер, похожий на дворцовый или музейный зал, спальня была отдельно. Посреди большой комнаты стоял уже накрытый круглый стол. И тотчас появилась молоденькая, миловидная официантка. Увидев Кичигина, она непонятно заулыбалась, но тут же ее лицо стало строгим, и она вынула из кармана блокнот. Заказом завтрака занялся директор завода…

Сараев оглядывал номер — в таких он никогда не живал, даже бывая за рубежом. Правда, все неизвестно откуда собранное сюда великолепие заметно поистрепалось, облупилось, но зато на нем появился знак времени и оно рассматривалось уже как музейное имущество. Кому, например, могло