Выписка из журнала маневренных карточек (За период с 04.07.1977 по 17.11.1998) - Павел Георгиевич Вишняков

только «сладкое-горькое», если лежу – то сплю, сижу – тоже сплю, стою – пытаюсь заснуть. Техника сложная, кнопок на пультах полно, транспаранты горят, лампочки моргают, цифирки на индикаторах скачут… Советские парни со всеобщим средним хорошие ребята, конечно, но соображать, что к чему, они начинали к полутора годам, а осмысленные действия совершали уже перед заветным ДМБ.

Бэнчик тратил на своих подчиненных уйму времени, объясняя назначение кнопок и махояток, вставал по ночам проверять вахту, носился по объектам приборки, короче, служил на износ – кроме ручек машинного телеграфа он думал еще и о свадьбе. Не то, чтобы очень хотелось, но безгранично любящая мама в очередной раз подобрала ему кандидатку из хорошей морской капразовской семьи, а обижать маму Бэн не мог.

И вот, выбрав, по его мнению, удачный момент, командир стартовой батареи заявился в каюту командира корабля и, получив разрешение обратиться, выложил просьбу: «Отпустите меня, товарищ командир, в отпуск летом – жениться.»

Командиры кораблей – люди с тонкой нервной организацией, а противолодочники в связи с особенностями боевой работы – еще и суеверные. Общение подчиненных с ними в большинстве случаев напоминает передвижение по минному полю – прежде чем наступить, нужно потыкать щупом и оглядеться по сторонам, наметив варианты отхода.

Командира «Достойного» Александра Константиновича Смирнова, человека вспыльчивого, но отходчивого, в народе кратко звали АК, что намекало на уникальные особенности его многогранной натуры, аналогичные замечательным качествам чудо-автомата русского оружейника-самоучки – высокая скорострельность, кучность, надежность и безотказность в сложных боевых условиях. Готовясь к постановке в док, он в данный момент пытался решить три задачи – организовать сдачу боезапаса в нереальные сроки, озвученные командованием, разобраться с прошлогодним отпуском механика – но ведь и из дока его не отпустишь! – плюс организовать свой очередной отпуск, хотя бы в крайне усеченном виде.

В обстановке тотального мозгового запора заявление лейтенанта было квалифицировано как наглое, тут же было рассмотрено и завизировано короткой фразой: «Вам, товарищ Ананьев, за Вашу службу не отпуск летом, а медаль из говна!»

Бэнчик был уязвлен до глубины души, такого он явно не заслужил, но, выросший на «Бравом солдате Швейке» и «Уловке 22», нашелся сразу: «А мне с Вашего мундира, товарищ командир, наград не надо!»

Долго над водами губы Ваенги носился рев Александра Константиновича Смирнова, моего будущего комбрига и хорошего приятеля – отражаясь от острова Сальный, теряясь в губе Варламова, реверберируя у Ретинского и снова набирая силу у 8 причала…

Обглоданный труп лейтенанта Ананьева вскоре был выброшен в офицерский коридор, а еще через некоторое время ночную тишину пронзили частые звонки аварийной тревоги.

Сработала система орошения изделий 85Р в «чемодане», в одной трубе – слава Богу! не во всех четырех! Причина срабатывания была не ясна, но виновника командир, ясно представлявший последствия инцидента, уже определил: «Ну, Ананьев!!!! Ты мне за все ответишь!!!» Бэнчик, побледневший и изрядно струхнувший, тем не менее начал лепетать о необходимости доклада флагмину дивизии и расследования причин, – слушать его, разумеется, никто не собирался. «Старпом, сколько у нас шила?» – вопросил командир. Старпом, имевший на шило свои виды – впереди док, ремонт! – попытался напомнить АК нормы довольствия, но, напоровшись на выразительный взгляд командира, стушевался и доложился о бочке. Принятыми мерами, а именно – переходом «Достойного» в крепостную зависимость от командиров соседних кораблей количество шила удалось довести до двух двухсотлитровых бочек. И – началось!

На корабле уже стояла платформа для погрузки-выгрузки ракет, вот на нее-то и вытащили орошенную ракету: «Вашими слезами, Ананьев, будем её орошать, смывая морскую соль,» – командирская реплика в адрес Бэнчика не сулила тому ничего хорошего в ближайшей перспективе. Ну, а пока вся БЧ-3 дружно взялась за помыв ракеты чистым спиртом. Осуществлялся тотальный контроль за состоянием дезинфекторов-дезактиваторов – к каждому был прикреплен мичман-офицер, старпом лично оценивал качество смыва морской соли. Надо ли говорить, что Бэн проявил максимум трудолюбия в этой ситуации!

Закончив шильный беспредел омывом контейнера, ракету вернули на штатное место. АК, побывав утром на докладах у комбрига и комдива, вернулся умиротворенный, инициативы не проявлял и глядел на всех, не мигая. Вскоре прибыла команда для приема ракет с базы – возглавлял эту летучую группу однокашник Бэна по училищу, с ним-то и удалось столковаться о сдаче изделий без их проверки. Получив его подпись на заветную накладную, торжествующий Бэнчик отдал её командиру БЧ-3: «Все! Ракеты на нас не числятся!»

Хорошое не может длиться долго. Слишком это серьезно – противолодочные ракеты, разумеется, на базе в кратчайшие сроки вскрыли состояние изделия и причины несрабатывания контрольных тестов. Доклады по команде прошли без задержек, и АК получил ракетно-ядерный удар от Комфлотом в виде выговора. Бэна в течении суток поперли с Достойного на скр-16, где я и услышал от него эту историю.

Службу на «мотоцикле» (или «танке») мой новый друг воспринимал стоически и предпринимал все, чтобы переломить судьбу и вернуться реабилитированным на корабль-мечту, но…

…

Услышав перезвон аварийной тревоги в исполнении колоколов громкого боя, Бэн ринулся из кают-компании на верхнюю палубу – горела фальштруба! В дыму и огне метались аварийные команды, вооружая линии шлангов, поднося ОПМы, достаточно быстро определилась причина пожара – в торпедном аппарате разорвалась боевая торпеда СЭТ-72, и носовая часть вместе боевым зарядным отделением влетела в фальштрубу, в помещение боцкладовой, где рачительный боцман хранил растворители, краски и прочие легковоспламеняющиеся объекты. Всё полыхало синим пламенем, а в эпицентре этой беды чернел нос торпеды – скрывающий БЗО с 80-ю килограммами «морской смеси». По расчетам конструкторов ЦНИИ «Гидроприбор» такой массы должно было хватить для нанесения неприемлемых повреждений объекту атаки…

Тушение пожара прошло успешно – несмотря на явную угрозу никто не сдрейфил и не сбежал. Определившись с полученными при борьбе за живучесть ранеными (царапины, ссадины и местные ожоги), командование приступило к разбору.

Достаточно быстро выяснилось, что кто-то включил в посту торпедиста систему зимнего электрообогрева торпедных аппаратов, а поскольку на дворе стояло, хоть и полярное, но все же лето, то грелки довели электролит в аккумуляторах торпеды до кипения, что и привело к взрыву и разрыву торпеды на две части. При повышении температуры автоматика не отключила грелки из-за неисправности. Злого умысла не углядели (чекисты подтвердили), матрос, повернувший рукоятку выключателя в положение, при котором табличка «Не включать!» наконец-то перестала падать, получил 5 суток губы, потом еще 5…

Наказывать Бэна не стали, официальный пожар, прогремевший по флоту, помог кораблям бригады списать недосдачу материальных ценностей в виде десятков тулупов и канадок, ковров, часов морских 5ЧМ в количестве 42 штук, не говоря о мелочах в виде десятков бочек краски, бидонов эмали, рулонов линолеума… «Два вагона! Два вагона! – восхищался «папка» Гридасов,