Выписка из журнала маневренных карточек (За период с 04.07.1977 по 17.11.1998) - Павел Георгиевич Вишняков

он, правда, навел – боцманята летали, медь блестела, трущиеся части были смазаны, резина побелена, матики сплетены, швартовые концы ухожены, бросательных было достаточное количество, и нехотя пришлось нам признать его состоятельность в морском деле… Но не нравился он нам все равно, и очень активно не нравился!

Гришке, состоявшемуся офицерскому любимчику, Фрипту тоже не нравился, хотя тот всячески стремился наладить с ним контакты – с помощью мозговой косточки из мичманского бачка и прочего подхалимажа. Командир же, демонстрируя обиду на непонимание супругой его «морской души альбатроса Баренцева моря», частенько подтравливал Гришку на родственника, вызывая злорадный смех из наших окопов.

…

В рамках подготовки скр-16 к межфлотскому переходу на Каспийскую флотилию корабль был поставлен в ПД-50 – гигантский даже по теперешним меркам плавдок шведского, кажется, изготовления в губе Рослякова. План докового ремонта помимо чисто доковых мероприятий предусматривал еще и «кастрацию» корабля – так все в заводе называли демонтаж яйца обтекателя ГАС, висящей под килем на миделе.

Отпуская шуточки по этому поводу, наша лейтенантская команда готовилась на сход. Одеколон «О Жён» лился рекой, утюги шипели, сапожные щетки летали… Механик отправился к командиру получить «добро» и возвратился от него задумчивый. Ну, мало ли чего механик задумчивый – озадачка какая-нибудь от командира принеслась на понедельник.

Мы прям остолбенели, когда через некоторое время в отсеке появился мичман Фрипту – сияющий, выбритый до блеска, наглаженный и с ослепительным шелковым шарфиком! Фуражка демонстрировала готовность к приему любых самолетов, включая стратегические бомбовозы, аккуратно подстриженные усы подозрительно поблескивали. «Набриолинил, подлец,» – пришло мне на ум старорежимное слово. «Товарищи офицеры, – изрек главный боцман, – я готов!» Отправив его к трапу, мы насели на механика, озадаченный вид которого теперь стал понятен, «Ну что, ну что, – отбивался тот, – командир велел взять его с собой, показать красивую жизнь деревенщине!»

Решив не обращать на балласт внимания, мы продефилировали мимо ожидавшего нас Фрипту по трапу, зацепили его на шкентель и спустились на стапель-палубу дока. После всплытия дока прошло немного времени, грязно-рыжие лужи морской воды были везде – мы не шли а порхали, пытаясь держаться сухих пятен на палубе. Сзади раздалось знакомое тявкание – Гришка мчался за нами изо всех сил, выполняя свою добровольную повинность провожать и встречать. «Гоните его в шею, – завопил кто-то из нас, – обляпает сейчас весь парад!»

Дальнейшие события произошли в течении нескольких секунд – Гришка прыгает через стык палубных секций не закрытый пайолами, срывается вниз, доносится жалобный лай, визг – там внизу ледяная вода, течение неумолимо затягивает его под палубу, борется пес, барахтается… А мы стоим – ведь чистые, наглаженные…бессовестные…

Вдруг мичман Фрипту, главный боцман, родственник командира, деревенский щеголь, объект насмешек для остроумных лейтенантов, с размаху плюхается всей своей красотой в эти ржавые лужи, залазит в стык палубы с головой и вытягивает на свет Божий Гришку – жалкого, дрожащего, течет вода с него ручьями, а он изо всех сил стремится облизать эти фриптины усы с дореволюционной рекламы…

Что дальше? Да ничего дальше – стыдно нам было, всячески мы потом стремились показать боцману своё изменившееся к нему отношение, демонстрировали уважение и дружелюбие – а он не изменился, такой же фанфарон и зануда, поэтому его и оставили с Гришкой на Каспийской флотилии, а остальных офицеров и мичманов на Северный флот приказом Главнокомандующего вернули после перегона корабля.

Такие дела.

Гомофобия на СФ

«В госпиталь, да?» – механик Вова Никишев злобно поглядел на унылую физиономию молодого матросика, прослужившего едва полгода, – «Больной, значит…» Боец закивал головой, ага, мол, тащ капитан-лейтенант. Механик ткнул пальцем в пупок корабельной организации – кнопку вызова рассыльного. «Позови-ка ты мне бациллу, дружок,» – никого на скр-16 не обманывала мягкая интонация командира БЧ-5 и все его команды выполнялись бегом: очень быстро в каюте появился заспанный фельдшер.

В дипломе о среднем специальном образовании у этой личности было написано «техник-осеменитель (ветеринар)», поэтому и проблемы с назначением ему военно-учетной специальности не было – конечно же, фельдшер. В небольшом экипаже сторожевика он очень быстро завоевал популярность, рассказывая байки о содержании своей работы на гражданке. Его тоже не очень радовала перспектива тащиться из Рослякова в Мурманск, но делать нечего: «Иди собирайся, карасина, поедем в поликлинику, в Росту».

Сбыв заболевшего неизвестно чем защитника на руки флотской медицине, механик погрузился в текущие дела и доклад бациллы о покладке в госпиталь подчиненного пропустил мимо ушей…

На следующий день на причале 82-го СРЗ появилась Волга, из которой вылезла пара парней – подтянутых и улыбчивых. Предъявив удостоверения с тиснением «Комитет государственной безопасности при Совете Министров СССР», они прошли мимо остолбеневшего вахтенного у трапа, отмахнулись от дежурного по кораблю и зашли в каюту командира…

Зазвенели колокола громкого боя, собирая экипаж на Большой сбор. Командир Федя Стратевич лично поприсутствовал на перекличке в БЧ-5 и отправил мичманов и групмена ТМГ подменить отсутствоваших на построение вахтенных. «Поди, доложи товарищам…» негромко сказал он дежурному, и вот тут-то мы поняли, что происходит нечто чрезвычайное – Федины усы, оптимистично торчавшие даже во сне, висели совсем по-мулявински, а глаза были переполнены грустью и жалостью к самому себе.

Вышедшие на ют ревнители государственной безопасности шепнули что-то на ушко механику, тот, сохраняя бесстрастное выражение лица, взглянул на командира и после его судорожного кивка объявил две фамилии: «Выйти из строя». Два годка, которых это построение оторвало от работы над ДМБ-овыми альбомами и ушиванием формы, с ленцой вывалились из строя. Сохраняя улыбки на лице, опричники крепко подхватили за предплечья ничего подобного не ожидавших бойцов и повели перед собой. Хлопнули двери Волги, «Продолжить корабельные работы! Вольно, разойдись!» – команда в непривычной тишине неактивно побрела к люкам и дверям, а офицеры – к каюте командира.

«Ну что, ну что! … мать … мать … мать, опять мне … звание … задержат …,» – орал командир, глядя на нас бешеным глазом, – «Механик, а все твои … … пидорасы … развел гнездо …»

Механик напрягся: «Не понял, товарищ командир, выражения выбирайте!», решительным жестом вымел всю нашу лейтенантскую братию из каюты и прикрыл дверь…

Нужно ли говорить, что эти 30 минут мы проторчали в коридоре, ожидая либо выхода, либо выноса механика, поскольку командир был и повыше, и покрепче. Ан, нет, каюта открылась и оттуда появился ухмыляющийся механик, за его спиной маячила Федина голова – судя по блестящим глазам, примирение они отметили взрослой порцией КВСа…

Зайдя к себе в каюту, механик посерьезнел: «Парни, вопрос непростой, всем может аукнуться…» Оказывается, тот самый неизвестно чем страдавший боец заявил в госпитале, что подвергается он в БЧ-5 регулярному сексуальному насилию со