Альпийские снега - Александр Юрьевич Сегень

форсировании Днепра, пропал без вести в белорусских болотах, задремал смертельным сном в зелени полей над Вислой, кого убил европейский эсэсовец, защищавший Рейхстаг и Рейхсканцелярию. Входят те, в кого стреляли из всех видов вооружения в течение всех этих нескончаемых лет войны, кого жгли, душили, морили голодом в лагерях смерти, вешали с табличкой на груди «Партизан», кто падал с небес в горящем пикирующем бомбардировщике... Все те, ради кого он не спал по ночам, мучительно думая о том, чего им сейчас не хватает на передовой. Те, о ком вздыхала верная подруга: «Милый...», о ком плакала дочь: «Папочка...», о ком тосковала мать: «Сыночек, мальчик мой...»

Вот они входят сюда, под торжественные своды Георгиевского зала, такие, какими их застала битва: в белых монгольских дубленках, пробитых пулей, в заколдобившихся от лютого мокрого холода шинелях, в побелевших от степного зноя гимнастерках, в сапогах и валенках, в разболтанных ботинках, над которыми полосками обмотки; входят, закопченные в боях, обмороженные, с запекшимися губами, с бездонными глазами горя, и садятся за эти чистые и обильные столы — но не могут есть, потому что куски в горло не лезут. Сидят, не понимая, зачем они здесь, медленно оттаивают, размягчаются, и голод дает о себе знать. Они заскорузлыми руками берут со стола все, что вмещается в родное слово «еда», уже могут есть, наливают себе в бокалы и рюмки, не глядя выпивают и становятся снова живыми. Они смотрят на главного интенданта и видят в нем своего друга, спасителя, благодаря которому они не замерзли до полного исчезновения, не умерли на фронте от нехватки питания; но он не смог спасти их от пуль и снарядов, да и не мог спасти, потому что на то она и война, чтобы гибнуть.

Он увидел их разом вместо всех генералов, вместо тех в президиуме, в честь кого произносились здравицы.

Генерал Драчёв смотрел на привидевшихся ему и знал, что лично он ни в чем не виноват перед ними...

— О чем задумались, Павел Иванович? — спросил Андрей Васильевич, видя, что его верному соратнику сильно и глубоко взгрустнулось.

— О перчатках, — тихо отозвался главный интендант.

— О перчатках? О каких перчатках? — удивился начальник тыла.

— О белых, — сказал Павел Иванович. — Белых, как снег в Альпах. Чтобы наши солдаты в белоснежных перчатках выносили на Красную площадь вражеские знамена и швыряли их к подножию Кремля, а потом снимали бы их и выбрасывали туда же с брезгливостью. Потому что перчатки станут как бы запачканы, осквернены. Вот подсчитываю, сколько понадобится перчаток для Парада Победы.

— Вы неисправимый трудяга, — с ласковым упреком произнес Хрулёв и чокнулся своей рюмкой водки с бокалом белого кваса.

— Рабочая лошадь, никуда не денешься, — вздохнул Павел Иванович.

Первый орден Победы вручили за год до самой Победы, в апреле сорок четвертого его получил Жуков, а за номером два — начальник Генштаба маршал Василевский. Жуков разгромил японцев на Халхин-Голе, и Япония не решилась потом напасть на СССР вместе с Гитлером, он не дал немцам взять Москву и Ленинград и на протяжении всей войны являлся первым заместителем Верховного главнокомандующего, гнал врага с нашей земли на Украине и в Белоруссии, взял Берлин. Василевский с 1942 года возглавлял Генштаб, и во всех успехах Красной армии его роль не меньшая, чем у Жукова, он покорил Кёнигсберг, и в самый раз поднять следующий тост за Александра Михайловича — но он сегодня отсутствовал, возможно, потому, что уже с головой ушел в подготовку войны с Японией и срочно улетел на Дальний Восток.

Третью «Победу» решили дать самому Верховному, тут не поспоришь, он молодец, и скромность сохранил, не потребовал себе за номером один. Кстати, и за номером три велел вручить ему уже только после Победы, а до той поры никто не знал, что он третий. Следующими ожидали Конев, Рокоссовский, Толбухин и другие маршалы. В глубине души Драчёв надеялся, что хотя бы под номерами двадцать и двадцать один наградят начальника тыла и главного интенданта, но оба пока стояли если не в конце очереди, то в середине. Сначала дали вторую «Победу» Жукову, потом ее получили Конев, Рокоссовский, Малиновский и Толбухин. А больше на пиру победителей никто не сверкал бриллиантами. Сталин еще не был официально награжден «Победой», а из всех наград сегодня ограничился только звездой Героя Соцтруда, единственной, которой он считал себя удостоенным по праву. Год назад, в мае сорок четвертого, когда Павел Иванович в очередной раз получил приглашение в кремлевский кабинет Верховного, тот ему так и сказал:

— Какой я полководец? Я, как и вы, рабочая лошадь. Выносливая и покорная своей судьбе. Вот наградили меня перед войной звездочкой с серпом и молотом — это по заслугам. Больше и не надо.

Молотов поставил здравицы на конвейер: после тоста за Жукова поднимали бокалы за маршалов Конева, Рокоссовского, Говорова, Малиновского, Толбухина, Василевского, хоть он и отсутствовал, за Мерецкова, дошли до генералов армии Баграмяна и Ерёменко.

— Ну, генерал армии Хрулёв, готовьтесь, — легонько толкнул Андрея Васильевича Павел Иванович.

— Да ладно, я не обижусь, — откликнулся начальник всего советского тыла. — Есть особая гордость в том, чтобы значить много и оставаться незаметным, разве не так? — И Хрулёв чокнулся своей водкой с квасом Драчёва, который перешел с белого на брусничный.

— И раствориться в народе, — согласился главный интендант. — Ваше здоровье, дорогой Андрей Васильевич! Мне ни с кем не было так хорошо работать, как с вами.

— А мне с вами.

— Мы как тайное правительство Победы.

— Серые кардиналы, что ли?

— Кардиналы, но не серые.

— А какие?

— Хрулёвые и драчёвые.

— Ну вы и загнули, Павел Иванович! Звучит как-то даже неприлично. Вы там точно одним кваском пробавляетесь?

Начальник тыла рассмеялся, и главному интенданту тоже стало очень смешно. Он и вправду как будто захмелел от кваса.

А пир победителей тем временем перевалил за десять часов вечера. Молотов продолжал своим скучным голосом:

— Отдав должное пэ-представителям той пэ-плеяды советских полководцев, которая выдвинулась главным образом на полях сражений Великой Отечественной войны, мы, товарищи, не можем оставить без внимания старших по возрасту военачальников Красной армии, пэ-проявивших себя еще в Гражданскую, они были ближайшими соратниками нашего великого вождя. Пэ-предлагаю выпить за них поочередно и начать с товарища Ворошилова.

До чего же люди в основной своей массе не умеют произносить тосты, говорят скучно,