Вечный день - Юлиус Фучик

бронетанковых частей Рыбалко, Лелюшенко, Кравченко достиг своей цели: Прага была спасена от разрушения, а жители ее — от гибели. Из тяжелых фугасок, дремавших под влтавскими мостами и под фундаментами города, в последние мгновения были вынуты запалы. Сотни тысяч неугомонившихся обреченных фашистов были зажаты в железное кольцо окружения.

— Прага жива, Прага ликует! — радостно рассказывали чехи. — Воля советского народа выполнена…

У Маковея сразу отлегло от сердца. Свободна!.. Спасена!.. Уже слышался ему праздничный гомон славянской столицы, шелест победных знамен, музыка, и солнце, и цветы на площадях. Пролетев на коне мимо Ясногорской и Черныша, Маковей обрадовал и их счастливой новостью:

— Прага освобождена! Танкисты-рыбалковцы вступили в нее с севера!

Теперь уже, казалось, можно было не спешить. Теперь уже можно было — наконец-то! — расседлав коней, пустить их на луга, почистить оружие и залить маслом стволы — щедро, надолго. Теперь уже можно было заняться и самим собой. Рассупониться, освободиться от солдатских ремней, побриться, выкупаться, попеть на досуге. Вдали заманчиво синеют на лугах озера, зовут, зазывают Маковея своей свежей, прохладной влагой! В этот день небо как бы расслоилось, огромными пластами осело на землю, озерами засинело на ней повсюду.

— Хома, — кричал телефонист Хаецкому, поравнявшись с ним, — ты видишь, какие озера?

— Вижу, Маковей: синие!

— Не я ли вам говорил, что в этот день все реки на свете станут такими!.. И Дунай, и Морава, и Днепро, и Волга!.. Правда, как льны цветут? Скинуть бы с себя все и побултыхаться в тех льнах!..

— Помолчи, я тебе говорю! — неожиданно гаркнул подолянин на парня. — Слышишь, команду передают!

Команда налетела, ударила, как гром среди ясного неба:

— Танки справа!

Это было девятого мая, в полдень.

Полк как раз входил по автостраде в широкую раздольную лощину. Насыпь дороги пересекала ее. Слева лощина была на многие километры покрыта лесами, которые, обступив ее с двух сторон, тянулись зелеными ярусами далеко в горы. А справа от автострады все поле пылало на солнце красными маками.

Красные маки!.. До самого горизонта пылали они на лугах, никем не сеянные и радующие всех. Вдали за лугами, за светлыми озерами белело какое-то село с высокой граненой башней костела. Казалось, война совсем обошла этот тихий, нарядный, как оранжерея, уголок чешской земли. И вот в этой огромной оранжерее, наполненной теплыми, нежными запахами разомлевших цветов и трав, внезапно свалилось на бойцов грозное предупреждение:

— Танки справа!

Казаков первым подлетел к командиру полка, рапортуя ему с каким-то сердитым, угрожающим видом, будто своему подчиненному. Самиев, выслушивая разведчика, тут же отдавал офицерам боевые приказы. Рота автоматчиков, бросив у дороги свои велосипеды и мотоциклы, метнулась в лес — в засаду. Стрелковые подразделения батальонов, пулеметные роты и взводы бронебойщиков тоже один за другим исчезали в лесу, занимая боевые порядки вдоль долины, по которой, глухо грохоча, где-то двигались к автостраде вражеские танки. Остальные подразделения полка с пушками и минометами, с лошадьми и повозками, со всем сложным боевым хозяйством ринулись с высокой насыпи вправо, заполняя собой всю буйно цветущую просторную долину. Полк молниеносно превратился из мирного, походного в ощетинившийся, жестко-деловой. Вдоль автострады, которая на случай боя могла служить бойцам противотанковым барьером, стали артиллеристы и минометчики.

Уже сняты чехлы с минометов и орудий. Уже горячие гонцы полетели в дивизию. Уже в цементной трубе, проложенной под полотном дороги, врачи развернули медпункт.

Люди притихли в привычном молчаливом напряжении.

А может быть, обойдется без боя?

Маковей, набив патронами обоймы, лежал у самой бровки асфальта рядом с Хаецким и другими однополчанами. Он следил за противником. Хома, сопя, долбил для себя на склоне насыпи ячейку. Механизированная вражеская колонна, выползая из глубины леса, двигалась по середине балки прямо на Маковея. Она была еще далеко, урчала глухо, но этот зловещий гул рвал Маковею сердце. Неестественно страшно было ждать в этот праздничный день взрывов, стонов и чьей-то крови. Жутко было ощущать, как смертельная опасность, приближаясь с каждой секундой, словно грабит тебя, проглатывая огромный цветущий мир, синеву озер, красные маки, рушит высокое, только что воздвигнутое здание праздника. Еще несколько минут назад бойцы слышали золотой благовест над землей, слышали праздничный, охватывающий материк шум народов. И все это должно затихнуть перед мрачной силой, снова выползающей из лесу сюда, к автостраде.

Уже невооруженным глазом видно: два средних танка впереди, за ними несколько бронетранспортеров, а дальше — вереница черных крытых автомашин. Колонна не сделала еще ни одного выстрела.

— Может быть, это и не немцы? — обратился Маковей к Хаецкому, который уже удобно улегся в своей ячейке.

— А кто ж, по-твоему?

— Может быть, это союзники вышли нам навстречу? Видишь, не стреляют.

— До союзников еще — боже мой…

— Чего там — боже мой! Ведь у них тоже все механизировано… Они могут за сутки продвинуться знаешь насколько?

— Знаю… С каких пор скачут, да никак не доскачут…

— Неужели ж немцы? — Маковей не хотел верить своим тазам. — Почему ж тогда они не стреляют? Ведь они видят наших лошадей…

Маковей оглянулся. Лошади, брошенные пехотинцами на произвол судьбы, разбрелись по долине и спокойно паслись. Оседланная гнедая кобылица Ясногорской, подняв голову, тихо ржала. А буланый Маковея, по колени бродя в красных маках, спокойно пощипывал траву рядом с конем Сагайды. Конь Черныша бил копытом землю.

Маковей отыскал глазами Черныша. Лейтенант, глядя в сторону леса, стоял навытяжку возле насыпи перед своими готовыми к бою минометами. Седая женщина, врач санроты, о чем-то спрашивала его, вытирая руки, а он сквозь зубы отвечал ей. Возможно, врач спрашивала его о Ясногорской. Шура вместе с пехотой Чумаченко была где-то в лесу, по ту сторону автострады.

— Много же их прет, — заметил Хаецкий, внимательно следя за молчаливым движением колонны. — Наберется не меньше полка.

— Они, наверно, надеются, что мы их не тронем, пропустим без боя, — соображал телефонист. — Где-то, видно, задержались, а теперь спешат на асфальт.

— Асфальт теперь не для них. Им остались только болота да чащи лесные.

— А может быть, идут сдаваться? — утешал себя Маковей, силясь разгадать намерения блуждающей вражеской колонны.

То, над чем он ломал себе голову, командиру полка было понятно с самого начала. Окинув взглядом «колбасу» (как мысленно назвал Самиев колонну), он сразу определил ее характер, огневые средства, тактические возможности. Опытный глаз без труда мог заметить, что эта громоздкая, неуклюжая колонна, растянувшись на километр или больше того, не представляет собой постоянную боевую единицу, что сформировалась она наспех, из остатков разных, где-то разгромленных частей. По характеру движения колонны легко было определить, что она уже не чувствует на себе твердой руки единого командования. Только