«Создать невыносимые условия для оккупантов»: движение сопротивления в Крыму в годы Великой Отечественной войны - Сергей Николаевич Ткаченко

Вместе с тем, существовала градация грузов. К спецгрузам относились (перечень по степени важности): деньги и шифры, письма командования и общая корреспонденция, радиопитание для радиостанций, шоколад и сахар, концентраты и рис. При отправке спецгрузов обязательно указывался их вес[176]. Все грузы, отправляемые для сбросок имели вложенную опись и обязательно опломбировались еще на складе (что, впрочем, не всегда спасало от мелких хищений).

Исходя из анализа приходно-расходных списков по грузам, доставленным партизанам Крыма, можно привести полный перечень материальных средств. Из продовольствия: мука, сухари, соль, мясо (консервированное, вяленое, копченое, сухое, освежеванные туши), картофель, свекла, лук, колбаса (в т. ч. высших сортов: польская, минская, краковская), концентраты каш, крупы разные, масло сливочное и подсолнечное, спирт, водка, сахар, сало, консервы мясные и рыбные, рыба (солёная и маринованная), брынза, варенье, овощи сухие, яичный порошок, чай, а также табак, махорка, папиросы, спички, курительная бумага. Из гигиенических средств – мыло, порошок против вшей, газеты (в т. ч. старые для курения). Активно сбрасывались лекарства, перевязочный материал, наборы медицинских инструментов; редко для различных нужд сбрасывали нефть. Из номенклатуры вооружения – ручное стрелковое оружие, патроны, ручные гранаты, мины различные, взрывчатые вещества, ружейное масло[177].

Необходимо отметить, что не все получаемые грузы отправляли партизанам своевременно и в полном объеме. Нельзя исключить и фактор растранжиривания средств, о чем неоднократно упоминалось в отчетах проверочных комиссий и приказах командования о результатах ревизий финансово-хозяйственной деятельности[178].

Были и случаи откровенных хищений, но результаты их расследования неизвестны. Так, в конце апреля 1943 г. Комиссар 1‑го партизанского сектора Мустафаев в письме В. Булатову просил разобраться «почему: 1. Кукурузную муку сбросили с самолета смешанную с песком.; 2. В накладной указывается, что в гондолу заложен сахар, но его там не оказалось.; 3. Из 45 указанных консервных банок, сбросили только 20.; 4. В накладной пишется о 70 кг муки, на самом деле партизаны собрали после сброски только 30–40 котелков (в котелке 1500–1600 граммов), всего 45–48 кг. 5.Сброшенный спирт смешан с бензином»[179].

Похожие ситуации отмечают и партизаны в своих воспоминаниях: «… Не всегда содержимое того, что сбрасывали, оказывалось пригодным для использования: то гондолы окажутся какими-то свечами, совершенно ненужными забиты, то старые шапки пришлют, то заплесневелые, негодные продукты. Уже через много лет, когда я сумел ознакомиться е документами о снабжении крымских партизан, меня поразила одна накладная, если ей верить, то нам, оказывается, было сброшено… две тонны спирта! Куда дели этот спирт, могли бы сказать только сочинские «интенданты», во всяком случае, мы его точно даже не нюхали…»[180].

Несколько раз партизаны делали заявки на обеспечение их обмундированием, но не всегда их удовлетворяли. В частности, в январе 1944 г. были поданы списки старшего и среднего командного состава партизан Крыма в 192 человека на их обмундирование теплыми вещами. На это начальник тыла ОПА 11.02.1944 г. ответил телеграммой, что выполнить выдачу невозможно, т. к. указанный состав не состоит на офицерском учете в отделе кадров ОПА[181]. Также была проигнорирована заявка на 2 тыс. пар обуви для всех партизан[182].

Сложности становления.

Выход партизанских отрядов на сборные пункты, а с них – на свои участки боевого предназначения начался только с введением в Крыму осадного положения с 28 октября 1941 г. В результате основная масса личного состава, особенно из отрядов, формировавшихся в степной части полуострова, до начала боевых действий не успела ознакомиться с местностью в зонах своих партизанских районов и установить необходимые связи с жителями ближайших населенных пунктов, а недостаточное знание местности, имеющей сложный рельеф, поставило отряды в чрезмерную зависимость от проводников.

Значительная часть личного состава, отобранного райкомами и горкомами партии и отделами НКВД, по своим физическим и деловым качествам оказалась неподготовленной к жизни и ведению боевых действий в экстремальных условиях. Весьма странно вели себя некоторые партаппаратчики из обкома, явно перестраховываясь. «11 октября… в райкоме партии (Каразубаз.) провели всех секретарей райкомов и начальников райотделений НКВД. Присутствовали Мокроусов и Мартынов. Заслушали информацию районов. …Во время нашего совещания позвонил из обкома Лещинер. Он спрашивал у Мартынова, кто разрешил это совещание? Вот скоты, если сами ничего не делают – хотя бы не мешали!».

Очень неодинаково проявляли себя будущие командиры и комиссары отрядов, которым была поставлена задача организовать и обеспечить свои формирования. Так, И.Г. Генов отмечал: «Наметили места для организации лагерей Зуйского отряда и точки для закладки баз. Луговой получил подробный инструктаж, что ему делать. Он берется за дело очень активно и, видимо, искренне. Из Мухина ничего не выйдет, бездельник и болтун…»[183]. Бюрократы из местной партийной номенклатуры слабо представляли себе реалии партизанской борьбы: «22 сентября. Вчера и сегодня ездил с джанкойцами: Удовицкий, Давыдкин, Паршин. В Айлянме Джанкойский отряд решил дислоцироваться в т. н. Айлянминском лесу. Так как приехали все «ужасно» ответственные и «страшно» занятые лица, они, конечно, не могли углубиться далеко в лес и посмотреть, где же, в конце концов должен дислоцироваться отряд. Верхи на лошадях, и тем более, пешком которым ходить «они» не могли. А на машине там не проехать. Почему решили, что они поедут к себе и пошлют других. Которые будут всеми практическими делами заниматься. Жаль, что нельзя партизанить на «эмке»… 24 сентября с колайцами. Ив. Ник. Губаревым, Кадыевым и Тимохиным объездили р-н лесного массива, где должен дислоцироваться Колайский отряд. Решено, что отряд будет дислоцироваться в т. н. Молбайском лесу. Но… начальство не изволило даже явиться и посмотреть, где же будет дислоцироваться отряд, они думают, что это их не касается. Возможно, думаю не оставаться здесь, а тоже эвакуироваться. Вот будет номер. Чем больше еду с Кадыевым, тем больше я убеждаюсь, какой же это глупец…»[184]. «5 октября. Наконец-то сегодня изволил приехать «сам» Пузакин. И то лишь после того, как на него пришлось нажать. Из Карасубазара мы поехали в Баксан, оттуда на Караби-яйлу. …Пузакин испортил себе настроение на весь день. Жалеет, что поехал сюда на «эмке» а не на «газике». Он, видимо, думает, партизанить только сидя на машине или не партизанить, а уехать на машине, поэтому он всю дорогу только об этом и говорил. Все же я по дороге хотя и с машины, но сумел ему как будущему командиру отряда показать, где будет дислоцироваться отряд…»[185].

Очень разными были и люди, отобранные партизанить. Впрочем, здесь также проявились недальновидность и начетничество местного начальства. «28 сентября.