РККА: роковые ошибки в строительстве армии. 1917-1937 - Андрей Анатольевич Смирнов

В главе I мы видели, что в Татаро-Башкирской пехотной школе к весне 1937 г. «практическим методом преподавания» преподаватели «по-надлежащему еще не владели». Но могло ли быть иначе, если данную шести из них начальником 1-го отдела УВУЗ РККА тактическую задачу не смог решить ни один? (При проверке отличавшегося «удивительной безграмотностью» строевого комсостава школы с этой задачей – пусть даже на 80 % и посредственно – и то справилась треть из 19 проверенных337. Но тактике курсантов, за редким исключением, обучали не строевые командиры, а штатные преподаватели.)

Отчет Приволжского военного округа за 1935/36 учебный год констатировал «отсталость» постоянного состава (то есть и преподавателей тактики. – А.С.) Горьковской и Саратовской бронетанковых школ «в знании и требованиях методов современного боя»338; сопоставим эту оценку с тем отмеченным выше фактом, что преподаватели военных и военно-технических дисциплин бронетанковых школ на 1 августа 1936 г. были более чем на треть с низшим образованием…

Отмечавшаяся еще в марте 1930 г. всеми курсами усовершенствования командного состава (КУКС) «неподготовленность» их слушателей «к прохождению нормальных программ» тоже была прямым следствием «орабочивания» командных кадров. Так, среди тех, кто учился на КУКС в 1929/30 учебном году, рабочих было 41,2 %, крестьян – 32,1 %, а «прочих» – лишь 26,7 %. При этом величина «рабоче-крестьянской прослойки» (73,3 %) лишь на доли процента отличалась от доли слушателей с низшим образованием (73,5 %); практически полное соответствие (77,7 % и 76,3 %) было здесь и в 1927/28 году339…

Учеба в военных академиях требовала еще большего общего развития, чем прохождение курса военных школ, и командиры и политработники ЛВО – авторы письма, направленного между 10 февраля и 8 марта 1924 г. в ЦК РКП(б), объективно были правы, утверждая, что руководством военно-учебных заведений «проводится линия изоляции пролетарского элемента от школ, и в особенности высших, благодаря высоким требованиям, отсутствию подготовительных курсов и т. д. (пример В.А.Ш. [Военная академия Генштаба. – А.С.], где вступительная программа под силу лишь бывшим офицерам или интеллигентам)»340. Вплоть до 1928 г. – то есть до начала рьяного «орабочивания» комсостава – состав слушателей академий «по социальному признаку», как выразились в июне 1929-го составители отчетного доклада РВС СССР в Политбюро ЦК ВКП(б), «оставлял желать лучшего (в 1927 г., например, прием в Военную Академию РККА дал рабочих 15,4 %, крестьян – 9,8 % и прочих – 74,8 %)».

«Это, – деловито продолжали составители, – вынудило Реввоенсовет принять ряд мер по повышению качества [sic! – А.С.] поступающих в Академии. […] Особое внимание обращено на подготовку в частях кандидатов из рабочих». И в 1929 г. среди принятых на основной факультет Военной академии РККА имени М.В. Фрунзе рабочих было уже 60,88 %, крестьян – 13,39 %, а прочих – лишь 25,73 %. Другие академии, удовлетворенно заключал 20 марта 1930 г. отдел статистики ГУ РККА, тоже «очень значительно улучшили соцсостав своих первых курсов». На 1 января 1930 г. среди слушателей академий рабочие составляли уже 55,5 %, а с батраками – 57,1 %, крестьяне – 17,2 %, а служащие – лишь 25,0 %341…

Вообще, задачей военных академий прямо провозгласили не подготовку командиров с высшим военным образованием, а «создание пролетарских кадров во всех отраслях военной работы РККА»!342

Отсюда и отмеченный нами во втором разделе главы I рост среди слушателей доли лиц с низшим общим образованием: если в 1928-м среди принятых в академию имени Фрунзе и Военно-воздушную академию РККА имени Жуковского таких было соответственно 56,6 % и 14,5 %, то в 1929-м – 81,5 % и 40,7 %343.

Отсюда и зачисление в июне 34-го на основной факультет «Фрунзевки» лиц, 97,2 % которых получили на вступительных экзаменах 1–5 и более «неудов». При приеме, подчеркивал 22 июня 1934 г. помощник начальника академии по политической части Е.А. Щаденко, руководствовались «не только результатами приемных экзаменов, но и ценностью данного кандидата для армии»344 (читай: социальным положением. – А.С.). Отсюда и цитировавшееся нами во втором разделе главы I настоятельное требование оставить из принятых в 1934 г. в Военную академию механизации и моторизации РККА лишь тех, кто обладает не только подходящими «социально-партийными данными», но и общеобразовательной подготовкой, обеспечивающей «нормальное прохождение учебной программы»345…

Не оставили в покое и командный и преподавательский состав академий и КУКС. Тот факт, что на 1 января 1929 г. 19,5 %, а на 1 января 1930 г. 13,5 % комсостава военных академий (без Военно-морской) не имели военного образования, отдел статистики ГУ РККА в марте 1930 г. тревожным комментарием отнюдь не снабдил – а вот к приведенному им в том же докладе «проценту бывших офицеров» придраться не преминул: процент «ненормально высокий»!346 В результате, например, на Артиллерийских КУКС к апрелю 1937 г. целых 26,7 % преподавателей (12 из 45) имели низшее общее образование, а высшее было лишь у 6,6 % (у 3 человек) 347.

Среди причин, по которым академиям «не удавалось» «правильно обслужить обучаемых», помощник инспектора высших военно-учебных заведений РККА Г.Г. Невский в марте 1935 г. прямо назвал не только «очень слабую подготовку поступающего контингента» и «неудовлетворительную работу военных школ», но и «преимущественное привлечение пролетарских кадров»348…

«Выпуск командиров из военных школ», отмечали осенью 1928 г. в ГУ РККА, является «основным регулятором качества комсостава»349. Другим методом «орабочивания» (и, следовательно, деинтеллектуализации) командных кадров в 20-е – начале 30-х гг. было целенаправленное увольнение из РККА как политически неблагонадежных бывших офицеров русской армии.

Анализируя изменение облика комсостава РККА в 1923–1926 гг., Управление делами Наркомата по военным и морским делам СССР отметило «постепенную и неуклонную убыль бывших офицеров»350; только в 1924 г. по категории «политически неблагонадежный элемент и бывшие белые офицеры» из армии было «вычищено» около 700 командиров351. «Все они, – откровенно писал 17 декабря 1924 г. об уволенных «бывших белых» заместитель председателя РВС СССР М.В. Фрунзе, – служили вполне лояльно, но дальнейшее оставление их в армии, особенно в связи с переходом к единоначалию [предполагавшему ответственность командира и за политическое воспитание подчиненных. – А.С.], просто нецелесообразно»352.

Среди командиров, уволенных «за невозможностью соответствующего использования» в 1927 г., бывших офицеров, не прошедших переподготовку в военно-учебных заведениях РККА, было 18,5 % – хотя их доля среди комсостава РККА на 1 декабря 1926 г. составляла лишь 15,1 %353. Военное образование большинства этих лиц (ускоренные курсы военных училищ или школы прапорщиков) действительно было неполноценным – однако при этом в РККА сохранили немало командиров (8,6 % общего количества на 1 декабря 1927 г.), которые военного образования вообще не имели354…

Начавшееся в 1928 г. рьяное «орабочивание командных кадров» дало новый толчок изгнанию бывших офицеров. «[…] Увольнение по несоответствию и [за. – А.С.] невозможностью использования в РККА, – указывал