Кольцо Луизы - Николай Вирта

В эту минуту не мысль — молния пронеслась в голове Шлюстера.

Клеменс!

Если Ганс найдет в себе достаточно мужества, чтобы хоть чем-то помочь немецкому народу и его друзьям там, в России, разве Клеменс не поможет Гансу? Разве не в его силах и возможностях предупредить русских пограничников, что к ним придет честный человек с честными, абсолютно честными и добрыми намерениями?

— Ганс, — сказал торжественно Шлюстер, — уж если твоя жена и мать твоего будущего ребенка… Не красней, девочка, я все понимаю, если она набралась мужества и… и не знаю чего еще и дает тебе совет… гм… и я буду… — Он проглотил комок, подступивший к горлу. — Я буду гордиться тобой! Слушай, я никогда не рассказывал тебе, как я бок о бок с коммунистами и рабочими сражался на баррикадах в Гамбурге в двадцать третьем году. Тебе, Ганс, тогда было десять лет… Один из вождей восстания сказал мне, что когда-нибудь я послужу своему народу и его друзьям. Я нашел путь к этой службе. Не спрашивай, какой он. У меня свой, у тебя… у тебя должен быть тот самый, какой предлагает Марта.

Шлюстер говорил быстро, словно его что-то подстегивало.

— Милый Ганс, бывают минуты в жизни человека, когда он должен забыть семью, детей, присягу, да и кому ты ее давал? Проходимцу! Забыть все ради высшего долга. Ганс, ты исполнишь этот долг, а я, клянусь тебе, я сделаю все, чтобы тебя не расстреляли, не повесили и не сослали в Сибирь. Как я это сделаю — знаю я, и это не так уж важно для тебя. Клянусь…

Он заплакал.

— Не надо, папа, — силясь быть веселым, сказал Ганс. — Скажи спасибо Марте. Она сделала меня таким, как ты.

— Нет, и папа, и папа, и он! И еще Видеман, наш кочующий друг Видеман! — зачастила Марта. — Ну, папа, перестаньте плакать, а то разревусь и я. Ганс вернется к нам, он вернется. А мы без него… У вас будет внук, и он будет похож на Ганса и на вас.

Шлюстер все еще всхлипывал.

— Ох, простите, дети, нервы, старость. Матери ничего не надо говорить. Ты едешь в командировку, Ганс, и скоро вернешься. Скажи ей правду, она такое понесет о твоем высоком, черт побери, долге, долге перед немецкой нацией и фюрером, тошно будет слушать. — Он улыбнулся. — Ну, Ганс?

— Я сделаю это. И не потому, что ты что-то там обещаешь мне. Видно, тот человек в Гамбурге напророчил не только тебе, отец.

Когда они ушли — Ганс должен был зайти на службу, а Марта вызвалась проводить его, — Шлюстер помчался к Петеру Клеменсу.