Дмитрий Петрович - Борис Зиновьевич Благутин

— А где Галкин? — снова спросил взводный.

Галкина не было. Все качали оглядываться.

Взводный заиграл желваками и хотел что-то сказать, но тут дверь отворилась, и сам Галкин чуть не кубарем вкатился к нам. Он еле отдышался, одернул мешком обвисшую шинель и заворковал эдаким елейным голоском:

— Ах, ты, господи! Виноват то… товарищ лейтенант… Черт попутал малость…

— Галкин, — сверкнул удивительно светлыми глазами взводный, — говорите короче, без этих… без эмоций…

Галкин набил старую, обгрызенную трубку-носогрейку зеленовато-бурой махрой — «горлодером». Его корявые, сучковатые от старости пальцы заметно дрожали.

— Вот так история! — начал он. — Только я того, значит, зашел за развалины, гляжу — рукавицы… Положены так это аккуратненько, по-хозяйски! Ну, думаю, дело не чисто… Откуда бы им тут взяться?! И вдруг, господи-исусе, кто-то так жалобно застонал из-под земли!.. Аж мурашки побегли… Живых-то я не боюсь, не-е! А вот покойничков, того, не очень-то… И признаться, малость струхнул — спину показал…

Сизый махорочный дым стоял столбом, ел глаза, першил в горле, но никто не торопился выходить из землянки. Всех нас рассмешила очередная «история» Галкина.

— Не козел ли оказался? — заметил с подковыркой Корзунов. — Случается…

— Не-е! — замахал руками Галкин. — Митька это! Сразу смекнул… Известное дело! Халюган первостатейный! Присосался, паразит… кто ж останется здесь, под носом у германцев?! Две-три хворые бабы, выживший из ума дед да этот шалый Митька — вот и вся деревня!

Галкин как-то лихо, одним ударом ладони выколотил трубку и добавил:

— Выследил я все же нору твоего свистуна, товарищ сержант… И кое-что разведал… Копает он тихой сапой картошку на заброшенных огородах у самой нейтралки да в Колпино сплавляет какой-то Савельевой, что ли? И все — шито-крыто! Ох и ловок! Но и я, брат, тертый калач!

Взводный поморщился и сказал:

— А не пора ли, Корзунов, и в самом деле кончать с этим Митькой? Нашли себе приятеля…

— Да какой он мне приятель! — огрызнулся Корэунов и зло покосился на Галкина. — В сыны годится… Раза два супешника отлил да хлеба кусок дал… Не волк же я… А про остальное — все брехня! «Калач тертый…»

Взводный помолчал, а потом, сощурившись, сказал:

— Завтра же отправлю вашего соловья отсюда… Здесь не детский сад.

Корзунов ухмыльнулся и заметил:

— Уже отправляли… Возили в Колпино, в Ленинград и даже до Ладоги довезли…

— Ну и в чем дело?

Корэунов ожесточенно поскреб затылок и, сатанея от злости, сказал:

— Да дом его здесь, понимаете?.. Родина, значит… Тянет его сюда… Собачонка и та к своей избе льнет…

Взводный снова помолчал.

— Не разжалобите, — тихо произнес он, — не старайтесь. — И, обращаясь ко мне, добавил: — Как стемнеет, переселяйтесь вместе с отделением Корзунова в первый блиндаж… Там посуше да и понадежнее… Понадоблюсь — буду у командира роты.

Утром, чуть свет, взводный пришел в наше новое жилище вместе с Митькой.

На Митьке был надет неизменный рваный ватник, а под ним виднелась темная сатиновая рубаха с расстегнутым воротом.

Митька стоял посреди блиндажа и, наклонив голову, смотрел на нас угрюмо, исподлобья, словно собирался боднуть.

Взводный уселся на нары, подвинул ногой ящик из-под патронов и сказал:

— Ну-с, садись. Будем знакомиться. Как звать?

Митька молчал.

— Да Митькой его звать, — пояснил Галкин. — Известное дело…

Митька еще больше насупился и с чувством собственного достоинства произнес:

— Не Митька, а Дмитрий Петрович… Варинцов!

Пряча улыбку, взводный спросил:

— А ты знаешь, Дмитрий Петрович, что детям здесь нельзя жить? Передний край…

— Знаю… Слыхал…

— А почему нарушаешь?

Митька пожал плечами.

— Кто-нибудь из родных есть?

— А у него нет никого, — снова встрял дошлый Галкин, — бобылем живет, один…

Взводный внимательно посмотрел на Митьку и спросил:

— А где мать… отец?

Большие карие глаза Митьки потемнели, в них появилось нечто похожее на тоску, но он тут же овладел собой и сердито буркнул:

— Пристали… Где да что! Батьку еще в августе стропилами придавило… Снаряд в избу угодил… Тут за сараем и похоронил. А маманю не знаю… Родила меня да померла…

Взводный помрачнел, затянулся самокруткой и тихо сказал:

— Ты Галкина пугал?

Митя шмыгнул носом и, глянув исподлобья на Галкина, медленно протянул:

— Не пугал я… Бинты сматывал, больно было… присохли… А ему, старому, все надо… Подсматривает везде… Будто и подпол его!..

— А почему, Митяй, у тебя все руки в бинтах? — участливо спросил Корзунов. — Никак кошек ловил?

Митька упрятал руки между колен и ухмыльнулся.

— В пулеметчики не берут, — с обидой в голосе сказал он, — от пушек гоняют… Вот я и тренируюсь перевязывать… Авось, медсестрой или медбратом возьмут…

Корзунов засмеялся и неожиданно спросил:

— А не ты ли, медбратик хороший, увел мои рукавицы?

— Я, — тихо ответил Митя.

— А может, и монтерские когти спер?

— А кто же…

— И трос?!

— А может, ты, яко архангел Гавриил, и «бешеного фрица» с неба свалил, а? — ехидно заметил Галкин и с победоносным видом оглядел всех нас.

— Я, — совершенно спокойно ответил Митя. — А кто же?

Все загоготали, а взводный покачал головой и сказал:

— Ну знаешь, батенька!

— Ох и свистун! — возмутился Галкин. — Спустить бы тебе штаны, вот что!

Глаза у Митьки заблестели, он обиженно засопел носом и протянул:

— Я никогда не вру…

— Мне даже совестно за тебя, — пробасил Корзунов. — Мюнхаузен ты, вот кто!

Митька побледнел и, неожиданно отшвырнув в сторону патронный ящик, вцепился в Корзунова.

— Сам ты… — запнулся он. — Мю… Мюнхазен! Фриц поганый!

Корзунов с трудом оторвал от себя Митьку и, поглаживая шею, смущенно произнес:

— Ну и петух! Чуть глотку не сломал…

Взводный громко засмеялся и сказал:

— Э, да ты, Дмитрий Петрович, оказывается,