Ливонская война - Сергей Эдуардович Цветков

мирских удовольствий. Дворянство ещё сохраняло верность Риму, но, занятое только собой, проявляло мало интереса к тому, во что верят горожане. Простой народ, не искушённый в тонкостях церковных догматов, проявлял полное равнодушие к вере, которая накрепко связалась в его памяти с национальным порабощением. Как некогда предки эстонцев и латышей – эсты и ливы – толпами бросались в волны Двины, чтобы смыть с себя крещение, так теперь крестьяне покидали костёл и шли в протестантскую кирку, где с них брали меньше денег и не требовали соблюдения постов и других церковных обрядов.

Протестантские пасторы в нравственном отношении мало чем отличались от католических патеров, точно так же содержали любовниц и шатались от замка к замку, где им устраивали пиры. Впрочем, прихожане и не требовали от них безупречного поведения. Если пастор не уступал гулякам в умении пить, то он немедленно приобретал славу превосходного проповедника. И поскольку пасторы предпочитали этот вид красноречия любому другому, находилось мало желающих регулярно посещать церковь. Религиозность выражалась главным образом в соблюдении христианских праздников, да и то своеобразным способом: горожане оставляли свою работу, ходили со двора во двор, пьянствовали и веселились; вдобавок к праздникам бурно отмечали крестины и свадьбы, стараясь перещеголять друг друга в пышности семейных торжеств. После Михайлова дня (отмечаемый в католической традиции 29 сентября), в который крестьяне вносили арендную плату за землю, и до самого Рождества в замках наступала череда свадеб и пиров: рыцари испивали пиво такими чашами, в которых можно было «детей крестить». Тут же дрались, увечили и убивали друг друга, – без этого радость была не в радость, пир не в пир. В городах шёл такой же разгул – Рождество, Крещение, Пасху отмечали шумным весельем. В ночь на Иванов день вся Ливония горела потешными огнями, зимой на святках праздновалась ёлка. Ливонские женщины вообще приобрели славу весёлых и доступных потаскух (вспомним хотя бы Марту Скавронскую – императрицу Екатерину I, супругу нашего Петра). Для волокит всего света Ливония была землёй обетованной.

Протестантизм, обновивший в других странах силы народов, в Ливонии, наоборот, способствовал распространению сибаритства и эпикурейства самого дурного пошиба. Весёлая и роскошная жизнь требовала денег, и бароны все увеличивали и увеличивали поборы с крестьян. В то время как у рыцарей и горожан рекой разливалось пиво, бедная чухна в деревнях питалась толокном, а в неурожайные годы крестьяне грызли древесную кору и собирали в лесу коренья.

Внешняя весёлость и хлебосольство ливонского общества имели обратной стороной зверскую жестокость. В XVIII–XIX веках в ливонских городах и замках было обнаружено множество скелетов людей, замурованных заживо, – эти погребения относятся главным образом к XVI столетию. В 1774 году в Риге, в церкви Святого Иакова, внутри церковной стены нашли сидячий скелет мужчины; подобный же скелет был найден в 1775 году на острове Эзеле, в Аренсбургском замке, – на маленьком столике рядом с заключённым стоял сосуд для питья и лежали окаменевшие крошки хлеба. В замках Гансальском, Вейсеншейнском, Асском обнаружили скелеты не только взрослых, но и детей. Наконец, в Рижском замке под землёй была найдена целая яма с детскими костями, а под воротами святого Иакова вскрыли склеп, в котором оказался скелет с тяжёлыми цепями на руках и ногах.

Ливонский орден, спаянный одними совместными попойками и построивший своё благополучие на жесточайшем угнетении коренного населения, был обречён. В этом смысле война с Московским государством стала для него историческим возмездием.

Итак, царские войска, подкреплённые татарской конницей, дотла разорили Ливонию и захватили важнейшие города – Нарву, Дерпт и др. Решающее сражение с армией ордена произошло неподалёку от города Вейсенштейна, в 1559 году. Пятитысячная московская рать под предводительством двух воевод – князя Андрея Курбского и Данилы Адашева – под покровом ночи внезапно ударила на лагерь магистра Ливонского ордена Готхарда фон Кетлера. Орденское войско имело значительное численное превосходство, однако серьёзного сопротивления не оказало. После непродолжительной схватки рыцари бросились врассыпную, ища спасения в бегстве. Их гнали до глубокой реки, где и произошёл окончательный разгром орденского войска. Под тяжестью людей и лошадей единственный мост через реку обрушился, и рыцарям пришлось выбирать между смертью и пленом. Большинство выбрало смерть – «до конца погибли», как пишет князь Курбский. Когда блеснула заря, орденского войска уже не существовало: вместе с магистром спаслись немногие. А у русских было убито всего 15 «боярских детей» и несколько десятков простых воинов.

Оглушительная победа русского войска вызвала повсеместное восстание местного населения против немцев. «Угнетённый эстонец скорее покорится русскому, чем немцу», – с горечью писал один ливонский современник.

После этой победы царь приказал воеводам идти на столицу ордена – Феллин. Феллинский замок являлся одним из самых мощных в Ливонии. Оборонял его бывший магистр ордена Фирстенберг.

Около города Эрмса ландмаршал Филипп Бель и 11 комтуров (предводителей небольших отрядов) решили устроить засаду на русских. С ними было всего 500 рыцарей, но они думали, что и русских немного. Нападение произошло днём, когда, по замечанию Курбского, рыцари редко бывали трезвы. Немцы атаковали лагерь русских, но тут выяснилось, что в засаду попались они сами, ибо местные жители накануне предупредили Курбского и провели часть русского войска через лес в тыл отряду Беля. Мало кто ушёл из кольца: русские взяли живыми самого ландмаршала, всех 11 комтуров и 120 рыцарей.

В начале августа 1560 года московское войско осадило Феллин. Возведя валы и укрепив на них пушки, русские три недели палили по городу. Фирстенберг не сдавался, так как получил известие, что литовцы наконец оказали помощь Ливонии – гетман Ходкевич и новый орденский ландмаршал идут выручать Феллин. Навстречу им воеводы отрядили Курбского, который блестяще исполнил дело: разбил нового ландмаршала под Вольмаром, рассеял войско гетмана и с победой возвратился под Феллин.

21 августа русские пушкари удачными выстрелами произвели в городе пожар. Фирстенберг выразил готовность сдать Феллин, если ему будет позволено выйти из города. Однако воеводы, видя безвыходность его положения, за явили: «Войско и жителей всех выпустим вместе с их добром, а тебя не выпустим. Обещаем тебе только милость от государя».

Фирстенберг вынужден был ценой своей свободы предотвратить дальнейшее кровопролитие. Городские ворота открылись, и русские бросились тушить пожар. Курбский пишет, что когда воеводы вошли в город и увидели тройную каменную стену, глубокие, выведенные гладкими камнями рвы, толстые свинцовые кровли на церквях и домах, когда они сняли со стен 18 больших пушек и 450 малых орудий и обнаружили изобилие припасов в подвалах и погребах, то безмерно удивлялись, как это немцы, имея такие силы и запасы, надумали сдаваться.

Дни Ливонского ордена были сочтены. Осенью 1561 года собрание рыцарей официально заявило, что считает невозможным дальнейшее существование ордена. Но побитые русскими ливонцы готовы были покориться любому европейскому государю, только не московскому царю. Поэтому 5 марта 1562 года, на собрании всех командоров ордена, магистр Кетлер, сняв с себя рыцарский крест и мантию, передал орденскую печать польскому послу, признав тем самым вассальную зависимость от Польши. Впоследствии часть ливонских земель отошла к Швеции.

С исторической точки зрения ирония судьбы состояла в том, что орден пал под ударами славян и подчинился славянам, то есть тем самым презираемым «язычникам» и «еретикам», для борьбы против которых он и был некогда создан.

Трудность борьбы за Ливонию для Московского