Ливонская война - Сергей Эдуардович Цветков

Прямо или косвенно русских представляли через образы Ветхого Завета. Спасение Ливонии сравнивалось с избавлением Израиля от фараона. Утверждалось, что русские – это и есть легендарный библейский народ мосох, с нашествием которого связывались предсказания о конце света.

Другая тема – «азиатская» природа русских. При изображении зверств московитов использовались те же эпитеты и метафоры, что и при описании турок, их и рисовали одинаково.

Особо надо сказать о чёрном мифе об Иване Грозном, который создавался с ХVI века. Его устойчиво определяли как тирана, жестоким и беспощадным мучителем, так что слово «тиран» стало нарицательным для определения всех правителей России в принципе. Масштаб этого мифа и его идеологического применения таковы, что он с ХVI века по наши дни составляет нерв русской истории – Россией всегда правили тираны. Его главные черты: многократное преувеличение жертв и красочное описание личной жестокости и зверств.

Изложение «мифа Грозного» часто завершалось планами военной интервенции в Московию. Первым «окончательное решение русского вопроса» предложил бывший опричник Генрих Штаден. Представляя императору «План обращения Московии в имперскую провинцию», он концентрировал внимание на «жестокой и ужасной тирании великого князя», предполагая, что присоединение «к величайшей и высочайшей славе и богатству, а всему христианству, главой которого являетесь вы, ваше римско-кесарское величество, пошло… в пользу и назидание». Результат же «цивилизаторской миссии» Штаден определял так: «Монастыри и церкви должны быть закрыты. Города и деревни должны стать свободной добычей воинских людей».

Тяжёлая Ливонская война, растянувшаяся на четверть века, завершилась героической обороной Пскова от поляков.

В 1576 году на польский престол был избран венгр Стефан Баторий, один из лучших полководцев своего времени. Он поклялся отобрать Ливонию у московского царя и присоединить к Польше. Но воевать в Ливонии он не хотел – по его мнению, это означало пустую трату времени и сил. Его целью были Псков и Смоленск.

Во исполнение своего обещания в 1581 году Баторий двинул на Россию 47-тысячную армию, состоявшую из отборных европейских наёмников. В этом он превзошёл самого Наполеона: если французский император привёл в Россию армию «двунадесяти языков» (то есть 12-ти народов), то армия Батория, по словам летописца, состояла из «четырнадцати орд» – поляков, литовцев, венгров, немцев, датчан, шотландцев, итальянцев, французов и прочих. Вся эта силища двинулась на Псков, потому что Баторий придерживался принципа: бери, что ближе.

Псков представлял собой чрезвычайно мощную крепость. В то время он превосходил по площади и населению даже Москву, которую английские путешественники находили крупнее Лондона: в Пскове насчитывалось 7000 дворов против 6000 московских – и это без посада. В городе находилось 300 церквей и 150 монастырей. Поляки были поражены размерами и красотой Пскова. Королевский секретарь Пиотровский восторженно восклицал: «Можно подумать, что это второй Париж!»

В XVI веке стены Пскова были уже каменными и выглядели весьма внушительно: они достигали 4—5 метров в толщину и 6—6,5 метров в высоту; наружная стена протянулась в длину на девять с половиной верст. Из 37 двадцатиметровых городских башен особую роль играли две: Покровская и Свиная (Свинузская) – обе имели пять-шесть ярусов и были покрыты деревянными крышами; деревянные навесы прикрывали и амбразуры в стенах.

Псковский гарнизон был невелик ─ всего около пяти с половиной тысяч стрельцов и казаков под началом князя Ивана Васильевича Шуйского. Однако все 30-тысячное население Пскова, не исключая и женщин, приняло участие в обороне города. Ратники и жители постановили защищаться до последней крайности и дали друг другу клятву: «Братия мужи псковичи, не посрамим отцов своих и дедов, потягнем за Святую Троицу, и за святые церкви, и за своё отечество». Этой клятве они остались верны до конца.

Поляки подвергли город артиллерийскому обстрелу и даже сделали пролом в стене, но все их приступы один за другим заканчивались неудачей. Во время одного штурма поляки захватили Свиную башню, которую псковичи нашпиговали порохом и взорвали вместе с пятью тысячами нападавших. Поляки, в свою очередь, пробовали устранить высшее военное руководство Пскова при помощи террористических методов. Однажды польский перебежчик вручил князю Шуйскому ящик, в котором оказалась заложена бомба. Посылка была вскрыта на военном совете. Взрыв унёс жизни нескольких русских воевод, но сам Шуйский каким-то чудом остался цел и невредим.

Дабы облегчить доставку в лагерь продовольствия, Баторий решил перед отъездом овладеть Печорским монастырём, чей гарнизон сильно мешал польским фуражирам: 200 стрельцов под началом головы Юрия Нечаева и набившийся в обитель простой люд истребляли фуражные отряды численностью до 300 человек.

Монастырь был хорошо укреплён каменными стенами с башнями. 28 октября сюда прибыл авангард королевской армии, состоявший из немецких наёмников и польских всадников, под началом Георгия Фаренсбаха. Ему удалось отразить вылазку осаждённых, положив на месте около 80 стрельцов. Вскоре на помощь Фаренсбаху подошла пехота с тремя орудиями. От канонады монастырские стены в некоторых местах обрушились, однако приступ закончился неудачей. Стрельцы, священники, иноки и крестьяне, подняв над головой образ Богородицы, грудью отбили немецкую пехоту, причем в плен к русским попал племянник курляндского герцога Кетлера (бывшего орденского магистра), который во время штурма упал за монастырскую стену.

Баторий прислал в подкрепление Фаренсбаху венгров с семью пушками. Спустя два дня артиллерия осаждавших сделала в стенах новую брешь, но второй приступ окончился так же неудачно, как и первый. Псковская «Повесть» приписывает успех обороны вмешательству небесных сил. В военном отношении оборону Печорского монастыря действительно можно признать чудом.

Так и не решив продовольственный вопрос, Баторий 1 декабря уехал из лагеря. Вслед за ним, в одиночку и целыми отрядами, потянулись дезертиры.

Однако трудности в польском лагере возрастали с каждым днем. 20 декабря морозы достигли такой силы, что караульные падали замертво с лошадей. Почти треть польской армии страдала от простуды и лихорадки; заболевшие большей частью уже не выздоравливали. В эскадронах оставалось едва ли по 40 лошадей.

Платить солдатам было нечем – «разве лишь венгерскими усами», – как издевательски писал Грозный в своей грамоте к псковичам, в которой призывал их держаться. И они держались. Жители города наравне с воинами проявляли невиданное мужество. Очевидец с польской стороны свидетельствует, что «даже женщины часто выполняют обязанности солдат: приносят воду, заливают начавшийся пожар, бросают со стен собранные в кучу камни или скатывают бревна… В конце концов никто не щадит ни сил, ни жизни».

А в Литву в это время вторглось московское войско под предводительством князей Михаила Катыревского и Дмитрия Хворостинина, громя окрестности Орши, Могилева, Шклова. Направленное Баторием под Смоленск войско литовского