Подвиг разведчиков. Беседы с легендами - Ева Михайловна Меркачёва

согласие – и никогда об этом не пожалел. Никто мне никаких бумаг о согласии не дал подписать ни в этот день, ни за все 20 лет. Вся работа сложилась на добрых профессиональных и человеческих взаимоотношениях.

Так я начал заниматься проблемами сначала контрразведки по линии политики и идеологии здесь, дома, и начал выезжать за рубеж, получая задания по работе за границей.

– И что это были за задания?

– Это было связано с диссидентским движением, которое было и которое очень подпитывалось с Запада: и в писательской среде, и в художественной среде, вообще в области культуры. В мою задачу входило наведение контактов за границей с русскоязычными изданиями, с русскоязычными СМИ – это и «Голос Америки», и «Свободная Европа», и «Посев», «ИМКА пресс», «Континент», «Культура»… Я работал в основном в двух странах – Франции и Америке. Отдельные задания выполнял и в других…

Мой «куратор» всегда говорил: «Твоя основная задача – не играть в шпиона. У тебя есть огромное преимущество перед теми, кто работает по этой линии в посольствах: их все знают. А вот то, что артист балета занимается разведкой, – это мало кому может прийти в голову». Действительно, всеобщее понимание «артист балета» – это ноги, мозги там отсутствуют по определению. Если говорить на профессиональном языке – балет был «крышей» замечательной. Плюс мне очень помогала жена.

– Она знала о Вашей «второй профессии»?

– Поначалу – нет. Но интуитивно чувствовала, что я занимаюсь не совсем тем, чем все танцовщики. Но вопросы не задавала, а я ее, бывало, просил: «Сейчас поедем в гости – ты уж, пожалуйста, попробуй обаять…»

– Задания становились с каждым годом все сложнее?

– От контрразведки перешло уже в разведку. И, к моему счастью, складывалось так, что результаты всегда были. И были они настолько серьезными, что мне говорили: мои рапорта ложились на стол председателю КГБ СССР Юрию Андропову. Я не стеснялся и не просто писал, к примеру, «встретился с Евочкой Меркачевой», а пытался еще давать некие аналитические объяснения: что, чего, как. И вот это, видимо, заинтересовало.

Мне представлялась работа с диссидентами несколько иной. Есть понятие «инакомыслие», а есть понятие «инакодействие». Так вот, инакомыслие не должно преследоваться, а только инакодействие. Я считал своим долгом давать некие свои оценки происходящему. Приводил исторические примеры, что импрессионисты тоже в свое время не были приняты и поняты, а время прошло, и все изменилось.

– Вы пытались наладить контакт между диссидентами и советским правительством?

– Я не пытался наладить контакт, и это не входило в мою компетенцию. Я пытался изменить восприятие этих диссидентов. Донести, что они не против советской власти – они просто против того, что им не дают возможность высказывать свое мнение и не дают свободы творчеству. Потом уже начались послабления: первая выставка в павильоне пчеловодства на ВДНХ и т. д.

– А с кем из известных людей за рубежом встречались в рамках этой работы?

– Я знал, в принципе, всех наших художников-диссидентов. Небольшой круг писателей. Там я встречался в основном с издателями, потому что нас интересовали каналы: по каким именно, кто и как передает, как возвращается это обратно и так далее. Вот это была моя основная работа.

В Париже мне удалось познакомиться с Михаилом Шемякиным и быть у него в мастерской. Во Франции встречался также с очень крупным издателем Ежи Гедройцем. Он, как оказалось, был разведчиком в свое время, работал на несколько стран. Задание оказалось достаточно серьезным: мне надо было настолько внедриться к нему, чтобы стать координатором от его издательства здесь, в Москве. Но, к сожалению, получилось так, что сопровождающий, который с нами ездил, помешал. У него была цель другая: чтобы гастроли спокойно закончились, и никаких не было эксцессов. Он запретил мне последнюю встречу – в результате довести дело до логического завершения не получилось. Но тем не менее по приезде из этой поездки я был награжден почетной грамотой Андропова за выполнение задания.

Параллельно мне удалось получить информацию о готовящемся теракте в Париже – против нашего торгпредства, Аэрофлота и издательства «Глоба». В один день. Это был 1976 год.

– Удалось его предотвратить?

– Да.

– А как? Расскажите.

– Я встретился с моими источниками во Франции по своим делам и выяснил, что ситуация вокруг представительств СССР здесь очень обостряется, нечто страшное витает в воздухе. Но откуда ветер дует? Вот главный вопрос. Мне удалось узнать, что готовят теракты латышские или литовские националисты, которые требуют, чтобы из наших тюрем выпустили их лидеров. Этого было достаточно, чтоб передать информацию в посольство. Ведь в разведке как: одно сообщение перепроверяется с разных сторон.

Теракты были предотвращены. И по приезде мне вручили грамоту за подписью председателя КГБ и золотые часы. Часы оставили, а вот грамоту потом забрали: «Чтоб никто ее не увидел». «Да я ее спрячу!» – сопротивлялся я. «Нет-нет, грамота остается у нас». Только спустя 40 лет я попросил: «Грамоту-то верните!»

– Вернули?

– Вот, смотрите (достает документ). Вернули не грамоту, а копию приказа по Комитету госбезопасности, где написано, что такой-то награжден.

– У Вас, наверное, еще много наград от разведки?

– В 1976 году, в связи с 200‑летием Большого театра, я был награжден орденом «Знак Почета». Мне сказали: «Ты получил его по совокупности – и как разведчик, и как танцор». Есть орден и медаль Дзержинского. Но надо ли все перечислять?..

– А Вам никогда не хотелось бросить балет и полностью уйти в разведку?

– Еще как хотелось! Я даже подавал два рапорта на имя Андропова с просьбой перевести меня из Большого театра в КГБ. К тому времени я уже имел два высших образования. Мне балет стал уже просто неинтересен, и я не мыслил себя вне разведки. Меня вызвали большие дяди и сказали: «Понимаешь, если ты наденешь погоны, то это резко сократит твои оперативные возможности работы за рубежом. Пока ты – артист балета, у тебя широкое поле деятельности».

– Вас ни разу не предавали?

– Было дело. Приезжаю в очередную поездку в Америку. У Большого театра тогда была целая группа сопровождения со стороны американских спецслужб – без них мы никуда: ни от гостиницы, ни от театра. Нас опекали человек 6–8. И в один прекрасный день их руководитель Клайв (он в свое время был телохранителем жены госсекретаря США Генри Киссинджера) мне говорит: «Семен, я тебя приглашаю, пойдем пивка попьем». Я захожу с ним в бар, и он с ходу мне бросает: «А мы в курсе, что ты майор КГБ».

Я прямо дар речи потерял. Пришел в себя и говорю: