Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

где проживали словаки и закарпатские русины, входившие до Первой мировой войны в состав Транслейтании — венгерской составляющей двуединой Австро-Венгерской империи. Принадлежность многих районов по национальному и историческому принципу было трудно установить, настолько все там переплелось и смешалось. Венгры, например, хотели вернуть себе Братиславу (нем. Пресбург), бывшую когда-то столицей Венгерского королевства. Они утверждали, что Гитлер «обещал» Пресбург им 42, но словаки, остававшиеся до поры в составе единого чехословацкого государства, рассматривали Братиславу своей столицей и были против. Чехи, естественно, считали принадлежность Братиславы «внутренним делом» Чехословакии 43. Немцам, неожиданно превратившимся в главных арбитров, к которым все обращались «за справедливостью», не хотелось «обижать» ни венгров, ни словаков. Тем более что последних они сами подталкивали с конца 1938 года к выходу из единого с чехами государства.

Со словаками вообще произошла странная история. В феврале 1939 года Гитлер признался Войтеху Туке, одному из лидеров словацких националистов, что «до недавнего времени был не в курсе словацких требований о независимости». Еще шесть месяцев назад он был уверен, что Словакия хочет «воссоединиться» с Венгрией. «Если бы словаки провозгласили свою независимость во время (Судетского) кризиса, — объяснил Гитлер своему гостю, — нам было бы очень просто принять решение. Словакия не представляла угрозы Германии. Она не причинила нам никакого вреда, и мы ничего не выигрывали от ее исчезновения. В то время мы немедленно гарантировали бы ее границы» 44. Судя по всему, Гитлер был искренен в тот момент. Вряд ли его интересовали проблемы словаков, но он не преминул бы воспользоваться таким мощным козырем, как словацкий национализм, для разрушения чехословацкого государства. Хотя, надо сказать, что национализм словаков проявил себя в полной мере лишь после Мюнхена. До него движение за национальную независимость среди словаков не носило массового характера. И уж тем более они не хотели «воссоединения» с Венгрией.

Что касается чешско-венгерских пограничных споров, то они завершились «арбитражем», который проходил в октябре в венском Бельведере под руководством Риббентропа и Чиано. О том, как «арбитраж» работал, красноречиво рассказал Пауль Шмидт, присутствовавший в Вене в качестве переводчика. Министры иностранных дел Германии и Италии, вооружившись жирными карандашами, «правили» на карте границы спорных территорий, подготовленные экспертами. «Если вы будете так отстаивать чешские интересы, — обращался Чиано к Риббентропу, — они наградят вас орденом». И Чиано «правил» границу в пользу Венгрии. «Нет, это слишком далеко», — возражал Риббентроп и жирной чертой отодвигал границу. «Комиссии по демаркации будет сложно провести границу на месте, — прошептал Шмидту один из германских экспертов. — Линии, которые они проводят своими карандашами по карте, на местности будут соответствовать по ширине нескольким километрам» 45.

В конечном итоге венгры получили почти все, на что они претендовали. Но им казалось этого мало. Они рассчитывали получить еще и населенное русинами Закарпатье. Для этого венгры пытались даже столкнуть лбами немцев и итальянцев. 20 ноября венгры объявили итальянцам, что, действуя с согласия Германии, они в течение 24 часов собираются оккупировать территорию Закарпатской Украины. Муссолини не возражал. К активности в этом направлении венгров закулисно подталкивали поляки, которые боялись возрождения сильной Чехословакии и хотели создать польско-венгерскую границу, чтобы в случае чего у них была возможность лучше координировать совместные с Венгрией действия 46. Пришлось Риббентропу объяснять Аттолико, что немцы согласия на такой шаг не давали и вся ответственность за его последствия, включая возможное вмешательство Германии, ляжет на Венгрию 47. Муссолини, естественно, сразу пошел на попятную и забрал назад свое согласие. Венгры вынуждены были успокоиться и уступить.

Вся эта вакханалия проходила уже без Бенеша. Под нажимом Германии второй президент Чехословакии еще 5 октября ушел в отставку и вскоре вынужден был покинуть страну. Уже 22 октября он перебрался в Лондон, откуда в начале февраля отправился по приглашению своих американских друзей читать лекции в Чикагском университете, где получил кафедру социологии. Новым президентом Чехо-Словакии 30 ноября был избран Эмиль Гаха, человек с трагической судьбой. Известный юрист, он оказался слабым политиком, запугать которого Гитлеру не составило большого труда. Гаха три месяца пытался договориться со словаками об условиях проживания в едином государстве. Все это время он надеялся, что немцы, которые полностью подчинили себе внешнюю политику Чехо-Словакии, дадут чехам и словакам возможность самим разобраться в своих взаимоотношениях, но ситуация становилась все хуже. 14 марта словацкий сейм провозгласил независимость Словакии. Принцип самоопределения наций продолжал торжествовать, отрезая от чешского государства одну территорию за другой. О государственном суверенитете и неприкосновенности государственных границ можно было смело забыть. В тот же день Гаха отправился в Берлин. Он хотел лично переговорить с Гитлером и наивно рассчитывал на понимание и сочувствие со стороны фюрера. Других ресурсов у Гахи в любом случае не оставалось.

Внешне последний государственный визит президента независимой Чехо-Словакии был обставлен торжественно, со всеми необходимыми в таких случаях церемониями. На берлинском вокзале Гаху встречал почетный караул эсэсовцев. Но там же на вокзале, во время неожиданно разыгравшейся метели, чешский посол Мастны успел шепнуть президенту, что германские войска перешли границу Чехословакии 48. Действительно, ровно в половине шестого вечера части 8-го армейского корпуса вторглись на чужую территорию и заняли моравскую Остраву, нигде не встречая сопротивления 49. В это самое время Гаху после торжественной встречи на вокзале препроводили в берлинскую гостиницу «Адлон», где заставили несколько часов дожидаться приглашения в рейхсканцелярию. Гитлер принял его в третьем часу ночи.

У Гахи было время обдумать разговор с Гитлером. Что мог сказать президент всеми покинутой и раздираемой национальными противоречиями страны? Что вообще можно было сказать человеку, который был виновником всех бед, обрушившихся на Чехословакию, и от которого зависела теперь ее дальнейшая судьба? Чего-то требовать, грозить, пытаться найти какой-нибудь компромисс? Гаха прекрасно понимал, что все это ни к чему не приведет. Призвать чешский народ к сопротивлению? Но это означало бы обречь многих мирных граждан на верную гибель без единого шанса на победу. Оставалось смиренно просить. Гаха так и поступил. Он сразу признал, что «судьба Чехословакии находится в руках фюрера», что Словакия — это отрезанный ломоть, что «разные национальности не могут жить вместе в нынешнем едином политическом образовании», что словаки всегда тяготели к Венгрии, тогда как чехи — к Германии. Поэтому он «не будет лить слез о потере Словакии». Гаха просил Гитлера предоставить чехам возможность жить в своей стране и обещал поддерживать самые дружеские отношения с Германией 50. В ответ Гаха услышал перечень «обид» фюрера на чехов. Гитлер говорил,