Тыл-фронт - Андрей Андреевич Головин

Рощин вскинул на него удивленные глаза.

— В чем это я Должен оправдывать политрука или себя?

— Чего дурака корчишь? Вы же были на пункте? Тоже, наверное, бряцали винтовками? Если бы не выказывали друг перед другом твою воинственность, так и боец не пулял бы куда не нужно. А теперь Курочкин расхлебывай…

— Постой, постой, — перебил его Рощин. — Ты думаешь о том, что говоришь?

— Заладил: думаешь, думаешь! — горячился Зудилин. — Японцев не интересует то, что думали вы, что подумают наши красноармейцы. Их касается только фант нарушения нейтралитета. Мы убили японского солдата, солдата страны, с которой мы не воюем.

— Какую ты чушь городишь!

Рощин отошел.

— Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант? — догнал его Ошурин.

— Пожалуйста. Только, что это вы мое звание забыли?

— Телефонограмму принял, — широко улыбнулся Ошурин. — Поздравляет вас командование с присвоением звания старшего лейтенанта.

Рощин густо покраснел и с чувством пожал протянутую руку.

— Разрешите взвод построить, объявить телеграмму?

— Не нужно, пусть отдыхают. А вы почему не ложитесь?

— Хотел доложить первым… Да, еще телефонист из штаба передал по секрету: тем, кто стрелял, знаете, что сделали? Новожилова представили командующему, а остальным по благодарности объявили…

— Это хорошо! — облегченно вздохнул Рощин, — Правильно.

Направляясь к своему блиндажу, Рощин радостно думал: «Старший лейтенант!» Разогнавшись, он прокатился на ногах по поблескивавшей в лунном свете дорожке, но, потеряв равновесие, упал на бок и сполз по крутому откосу прямо к землянке, взвода вычислителей.

— Приехали, — засмеялась Сергеева, — здравствуйте, товарищ лейтенант, вы к нам?

— Нет, проездом, — ответил Рощин, отряхиваясь.

Взглянув на девушку, он удивился, как она переменилась. Это была уже не та Сергеева, которая робко перешагнула порог блиндажа. Бурлов за это время достал у помощника командира полка по хозяйственной части и форму, и маленькие, хотя и грубые, армейские сапоги, я новые с иголочки шинели. Сейчас при свете луны Сергеева казалась ему удивительно стройной, особо привлекательной.

— Понимаете, иду, на душе весело. Вспомнил детство, каток. Скользнул по дорожке и прямо сюда, — признался Рощин. — Но это и кстати. Я хотел с вами поговорить.

— О чем? — быстро спросила Сергеева.

— Я хотел попросить помочь мне навести уют в землянке взвода. Но это должно быть сделано не в приказном порядке, а по вашей инициативе.

— Девушки, я думаю, согласятся, — ответила нетвердо Валя.

Вглядываясь в ее серьезное лицо, Рощин внезапно вспомнил первый день войны. Берег моря, рассерженная девушка с пылающими щеками, имени которой он так и не узнал.

— Вы? — удивленно прошептал он. — Тогда, на Девятнадцатом. В день объявления войны?

— Да, — тихо проговорила она, — Тогда было так хорошо…

6

Похудевший, постоянно насупленный, Любимов пропадал в тайге, появляясь на заставе только для того, чтобы побриться и помыться в бане. И все же Жадов сумел проскользнуть через границу. Где совершился переход, пограничник приблизительно знал, и это еще больше его угнетало. Козырев, чтобы отвлечь лейтенанта от мрачных дум, несколько раз посылал его под предлогом службы в Сабурово. Возвращался оттуда Любимов повеселевшим: мельком встречался с Зиной или разговаривал с ней по телефону, а однажды даже сфотографировал ее под цветущей черемухой.

Рассветало… Объехав секреты, Любимов с двумя пограничниками остановился на Фомкиной сопке. Это был один из самых глухих уголков границы. Широкое болото заставило оттянуть в этом районе полевые части вглубь почти на два километра. С японской же стороны к границе подступали крутые, густо поросшие кустарником сопки, на которых создан пока еще не занятый войсками мощный, в два артиллерийских форта, четыре капонира и восемь дотов, резервный узел сопротивления. Он должен был прикрывать правый фланг ударной группировки армии генерала Сато, нацеленной на Сабурово. Привлекло сюда Любимова сообщение секрета о каком-то непонятном шуме, отмеченном после наступления темноты.

Укрывшись в зарослях кусков, наряд Любимова вел наблюдение за пограничной полосой, но ничего подозрительного не видел.

— Вон, вроде следы, — показал один из пограничников.

— Следов там много. Они и на прошлой недели были, — возразил Любимов. — Впрочем, тропинка в распадке, действительно, новая и хорошо утоптанная. Видимо, прошло несколько человек.

Неожиданно где-то слева утреннюю тишину разорвала пулеметная очередь. Потом все стихло. Через минуту стрельба возобновилась.

— Как будто в районе разведывательной батареи? — прислушался Любимов. — Поехали туда!

— Лезут!.. — остановил его боец.

Из узкого, глубокого распадка вышло до отделения солдат. Они направились к заграждению и начали срывать проволоку.

— Пограничного знака не видят, что ли? — изумился молодой розовощекий пограничник.

— Дайте предупредительную ракету, — приказал ему Любимов.

Тот вскинул ракетницу и выстрелил. И сразу же по Фомкиной сопке ударили два пулемета. Конь под Любимовым вздрогнул, тяжело осел.

— Ложись! — крикнул Любимов, падая вместе с конем. — Приготовиться к бою! Поликарпов, вызов!

Но стрелявший боец неестественно запрокинулся на круп метнувшейся в кусты лошади. Второй пограничник выхватил ракетницу и трижды нажал спуск. В воздух взвились три красных ракеты.

— Титов, узнайте, что с Поликарповым? — крикнул Любимов, и пограничник отполз к кустам.

Лежа за толстым пнем, лейтенант увидел, как из того же распадка выбежало до взвода белогвардейцев. За ними показались японцы. Разделившись на две группы, нарушители перешли границу и начали обходить невысокую Фомкину сопку с флангов.

— Фыо-ю… Вон в чем дело! Захватить хотят, — догадался Любимов. — Посмотрим, господа, — зло проговорил он, выкладывая из сумки гранаты.

— Поликарпов убит, товарищ лейтенант, — доложил возвратившийся боец.

— Выдвигайтесь к тому камню и бейте короткими очередями, — приказал Любимов.

Боец отполз и дал несколько коротких очередей из ручного пулемета. Японцы залегли. Их пулеметы строчили яростно, без перерыва. Цепь белогвардейцев добралась к подножию сопки. Любимов бросил одну за другой две гранаты. Снизу послышались испуганные вопли, стоны и грубая брань.

— Все равно не уйдешь! — донесся злобный выкрик. — Живехоньким возьму.

— Держи! — крикнул Любимов, бросая на голос гранату.

В ответ раздалась частая пальба из винтовок.

— Не стрелять! Не стрелять, — визгливо закричал издали японский офицер.

— Титов, огонь! Огонь, Титов! — крикнул Любимов, заметив, что правая группа японцев снова поднялась. Но пулемет молчал. — Титов! Титов!

Боец не отвечал. «Убит или ранен?» — встревожился Любимов, переползая к камню.

Вдруг он услышал нарастающий вой. В нескольких метрах от него встал огненный султан. «Из миномета бьют… Кажется, ранило…» — скорее не почувствовал, а понял Любимов. По шее поползло что-то горячее и липкое. В глазах поплыли черные круги. Деревья, бегущие японцы стали валиться на бок.

«Крепись, крепись, скоро наши подойдут», — подбадривал себя лейтенант, протягивая непослушную руку к сумке убитого — за гранатами.

— Получай… получай!.. — и он снова начал бросать гранаты. — А эта пригодится… пригодится. Ничего! Титов… Не бойся, Зина… — шептал лейтенант, начиная терять сознание.

Позади послышался осторожный шум