Чужой земли мы не хотим ни пяди! Мог ли Сталин предотвратить Вторую мировую войну? - Леонид Маратович Павлов

положительного. Вместе с тем Молотов заявил, что «основные направления советской политики не претерпели изменений, что Правительство СССР твердо придерживается линии на сохранение мира и сопротивление агрессии»808.

В тот же день Наджиар доносил Бонне, что агентство Гавас получило разрешение от советской пресс-службы опубликовать следующее сообщение: «Переговоры о договоре о ненападении с Германией не могут никоим образом прервать или замедлить англо-франко-советские переговоры. Речь идет о содействии делу мира: одно направлено на уменьшение международной напряженности, другое – на подготовку путей и средств в целях борьбы с агрессией, если она произойдет». Наджиар рекомендовал своему министру комментировать если не точно в этих терминах, то, по крайней мере, в подобном духе и с самым большим спокойствием. Разыгрываемая партия требует большой осмотрительности, и французское правительство не должно что-либо делать или говорить, что позволило бы немецкой пропаганде заявить о провале на Востоке англо-французской мирной программы сопротивления агрессии809.

Заявление, согласованное агентству Гавас «советской пресс-службой», по сути своей лживо, если не сказать, подло: по состоянию на 21 августа переговоры военных миссий по инициативе советской делегации, были прекращены и никогда больше не возобновлялись, про политические переговоры уже давно ничего не было слышно.

Не открою Америки, если скажу, что любое уважающее себя правительство, давая официальные сообщения зарубежным средствам массовой информации, пристально следит за репутацией тех, кому эти сообщения направляются. Кому попало официальных сообщений не дают и заявлений не делают. 21 августа Гавас для наркомата иностранных дел было вполне респектабельным и авторитетным агентством, а уже 30 ноября стало, по словам Сталина, «кафе-шантанным», то есть, доверия не заслуживающим.

22 августа Бонне в телеграмме Ноэлю отмечал, что в виду новой перспективы, созданной объявлением о предстоящем подписании германо-советского договора о ненападении, необходимо попробовать предпринять срочно новые усилия перед Рыдз-Смиглы с целью устранить, пока еще есть время, единственное препятствие, которое вместе с тем мешает заключению англо-франко-советских соглашений в Москве.

Единственно возможным ответом на русско-германский маневр было бы немедленное предоставление польским правительством хотя бы молчаливого права подписи, позволяющего Думенку занять от имени Польши твердую позицию, имея в виду уникальную возможность войны, при которой СССР пришел бы ей на помощь. Даже если этот выход оказался бы неэффективным, поскольку Польша будет, несомненно, возражать, он, тем не менее, позволил бы возлагать ответственность на Россию, но ее разделила бы с ним Польша, если она стала бы упорствовать в своем отказе.

Наоборот, любая возможность договориться с Кремлем, что может еще быть обеспечено положительным ответом Варшавы, могла бы ограничить как по духу, так и по букве значение будущего германо-советского пакта, ставя, по крайней мере, вопрос о его совместимости с обязательствами, взятыми в то же время Москвой по отношению к Франции и Англии.

Бонне предписывал Ноэлю особо настаивать на этом, подчеркивая самым решительным образом, что польское правительство ни морально, ни политически не может отказаться испытать этот последний шанс спасти мир. Франция, которая постоянно проявляла дружбу в отношении Польши, предоставила ей значительные кредиты, направила военную технику, оказывала самую разнообразную помощь, сегодня имеет право требовать от нее взвесить всю серьезность отказа810.

Эта инструкция, которая изначально к публикации не была предназначена, достаточно убедительно опровергает утверждения советских историков о том, что это союзники сорвали переговоры, что это именно они хотели развязать войну, а затем толкнуть Гитлера на восток: французы хотели как раз обратного – они хотели сохранить мир любым способом. Другое дело, что, как мы знаем, от Польши, впрочем, как и от самой Франции, да и от Англии тоже, уже ровным счетом ничего не зависело – Аннушка не только купила масло, но и разлила его: Сталин принял решение, и Вторая мировая война превращалась из эвентуальности в неизбежность.

22 августа Майский сообщал в НКИД, что полученное в Лондоне накануне поздно вечером сообщение о предстоящем прилете Риббентропа в Москву для переговоров по поводу договора о ненападении, вызвало у здешнего истеблишмента удивление, растерянность, раздражение и страх. Утром настроение было близко к панике. К концу дня наметилось известное успокоение, но глубокая тревога все-таки остается, поэтому кабинет министров решил 24 августа созвать парламент и принять в течение одного дня «закон об охране королевства», действовавший во время последней войны и отмененный с заключением мира. Закон предоставлял правительству исключительные полномочия в деле обороны государства. Отношение к намечавшемуся советско-германскому пакту на протяжении дня значительно изменилось. Первоначально это было понято как конец тройственным переговорам и переход Советского Союза на позицию абсолютного нейтралитета с предоставлением Германии свободы рук в Европе. К вечеру возобладало мнение, что никакой катастрофы не произошло, переговоры могут продолжаться, и подписание тройственного соглашения отнюдь не исключено, поскольку все советские пакты о ненападении содержат статью, предусматривающую возможность их аннулирования в случае совершения акта агрессии против третьей стороны одной из подписавших держав. (Англичане плохо знали текст советско-германского договора о ненападении и нейтралитете от 24 апреля 1926 года – там нет статьи, аннулирующий договор в том случае, если одно из государств – участников договора, станет агрессором, но в советско-польском договоре о ненападении от 25 июля 1932 года811 такое положение было. Англичане, попросту хотели надеяться на лучшее, выдавая желаемое за действительное, и полагая, что Сталин ограничится одним лишь простым нейтралитетом. – Л.П.).

Общее впечатление, сложившееся у Майского от бесед со многими людьми сводится к тому, что шок, полученный англичанами, пойдет им на пользу, хотя, может быть, потребуется известное время для переваривания ими его значения. Ллойд Джордж настроен хорошо: он находит, что Советское правительство проявило даже слишком много терпения в переговорах с Англией и Францией. Он ждал удара со стороны Кремля раньше. Лейбористы расстроены, их позиция слабее. Заседание парламента состоится 24-го августа. Судя по некоторым симптомам, можно ожидать, что оно будет проведено под знаком национального единства812.

22 августа Чемберлен вновь унизился перед Гитлером (в 1938 году он дважды летал к фюреру на поклон, предпринимая титанические усилия, чтобы разрешить судетский кризис. В результате этой «челночной дипломатии» и было подписано пресловутое мюнхенское соглашение, и мир в Европе, хоть на время удалось сохранить. – Л.П.), и написал ему письмо. Чемберлен отмечал, что фюреру, очевидно, из прессы и радио известно о некоторых мерах, предпринятых правительством Англии, необходимых в связи с военными передвижениями, о которых сообщалось из Германии, а также в связи с тем, что сообщение о заключении советско-германского договора о ненападении, очевидно, было воспринято в некоторых берлинских кругах как свидетельство того, что вмешательства