Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

просматривалось. Разве что вернуть СССР в большую политику. Для достижения этого «советские руководители всегда были одержимы задачей максимально усилить относительную мощь своего государства и готовы были проводить любую политику» 69. Здесь между Литвиновым и Сталиным, безусловно, существовали различия. У наркома, в отличие от вождя, были свои принципы.

В 1930-е годы в советском руководстве существовала влиятельная группа так называемых изоляционистов, которые выступали за жизнь в осажденной крепости (Молотов, Жданов и др.). Сталин благосклонно относился к ним, поскольку во всех главных вопросах внутренней политики они полностью поддерживали вождя. Но уже в конце предвоенного десятилетия Сталин стал демонстрировать, что изоляционизм — не то будущее, которое он готовит Советской России, и изоляционисты быстро переориентировались. Иногда историки говорят о желании Сталина территориально воссоздать Российскую империю 70. Некоторые даже полагают, что стремление к сохранению и расширению своей империи всегда являлось «национальной идеей» России, какую бы форму ни принимала ее государственность. Они отмечают, что Россия (как и Германия) никогда не могла смириться с потерей территории, которую считала своей 71. Историки выдвигают даже интересную, но спорную концепцию, согласно которой Вторая мировая война была сражением тех, кто «имел» (haves) (Англия, Франция, позже Советский Союз и Соединенные Штаты) с теми, кто «не имел» (have-nots или have much less) (Германия, Италия и Япония) 72. Звучит почти как ленинская теория империалистической борьбы за передел мира, но без идеологического словоблудия.

Молотов вспоминал, как Сталин впервые рассматривал только что отпечатанную послевоенную карту Советского Союза в его новых границах. «Посмотрим, что у нас получилось, — радостно произнес вождь. — На севере у нас все в порядке, нормально. Финляндия перед нами очень провинилась, и мы отодвинули границу от Ленинграда. Прибалтика — это исконно русские земли! — снова наша, белорусы теперь у нас все вместе живут, украинцы — вместе, молдаване — вместе. На Западе нормально... Курильские острова наши теперь, Сахалин полностью наш, смотрите, как хорошо! И Порт-Артур наш, и Дальний наш, и КВЖД наша. Китай, Монголия — все в порядке. Вот здесь мне наша граница не нравится», — показал Сталин южнее Кавказа 73, очевидно, имея в виду турецкую Армению. После войны Сталин даже требовал от Молотова добиваться передачи под контроль Советского Союза Черноморских проливов 74 и хотел получить согласие президента Трумэна на оккупацию СССР Северного Хоккайдо 75. Да и сам Молотов открыто признавался в конце жизни, что свою задачу как министр иностранных дел он «видел в том, чтобы как можно больше расширить пределы нашего Отечества». Кажется, хвалился Молотов, «мы со Сталиным неплохо справились с этой задачей» 76.

Но все это было позже, когда вождь народов мог позволить себе такое. В 1930-е годы время думать о расширении границ еще не пришло. Сталин был озабочен тогда сохранением того, что у него имелось. Надо было выходить из политической изоляции, вписываться в существовавшую структуру международных отношений. Для этого надо было вести политический диалог с Западом, вступать в Лигу Наций и стараться занять подобающее великой державе место в системе коллективной безопасности. Коммуникабельный, имевший хорошие отношения со многими западными политиками Литвинов, который к тому же прекрасно говорил на нескольких иностранных языках, как нельзя лучше подходил на роль руководителя советской дипломатии в предвоенное десятилетие.

Очень быстро, однако, обнаружилось, что Лига Наций и продвигаемая ею система коллективной безопасности являются слабыми помощниками в достижении поставленных перед советской дипломатией целей. Это было понятно уже в ходе итало-абиссинской войны, но совсем очевидным для всех стало в 1938 году после того, как Лига показала полную несостоятельность во время аншлюса Австрии и Судетского кризиса. Лишь тогда в Кремле окончательно поняли, что вернуться в большую политику через Лигу Наций у СССР не получится. Так же, как и создать эффективную систему коллективной безопасности в Европе. Советский Союз, несмотря на имевшиеся у него двусторонние соглашения с Францией и Чехословакией, был полностью отстранен от участия в решении Судетского кризиса.

Это было полное фиаско политики, которую проводил Литвинов. Мюнхен ясно показал, что Женева в лучшем случае могла служить лишь дополнением к полноценным двусторонним отношениям с Англией и Францией. Их Литвинов и пытался выстроить в конце 1938-го — начале 1939 года.

Нельзя сказать, что таких попыток не предпринималось ранее. Однако все они неизменно наталкивались на негативное отношение Англии и Франции. «Не могу понять, — жаловался Литвинов в феврале 1937 года американскому послу Джозефу Дэвису, — как Великобритания не замечает, что как только Гитлер получит господство над Европой, он поглотит и Британские острова» 77. «Германия, — объяснял нарком послу, — озабочена лишь завоеваниями, и было бы большой ошибкой преувеличивать значимость Гитлера и вступать с ним в такие переговоры, какие планируют Англия и Франция» 78. Но Англия не видела в те годы в Советской России союзницу. К традиционному английскому противостоянию с Россией добавлялась боязнь подхватить бациллу большевизма. К тому же англо-советским отношениям хронически не везло. Стоило первому кабинету лейбористов Рэмси Макдональда восстановить дипломатические отношения с Советским Союзом, как последовал скандал со злополучным «письмом Зиновьева», и дальнейшее развитие двусторонних связей оказалось замороженным, а затем и вовсе прерванным правительством консерваторов. Как только официальные отношения были восстановлены и ситуация стала выправляться, органами ОГПУ в Москве в марте 1933 года были арестованы шесть британских граждан, работавших в компании «Метро-Виккерс» над осуществлением совместных энергетических проектов. Начиналось дело «инженеров-вредителей», которым Сталин рассчитывал отвлечь внимание советских граждан от собственных просчетов в экономике. Обвинять англичан во вредительстве на собственном проекте, отмечал в те дни в парламенте глава Форин Офис Джон Саймон, было «сродни тому, что обвинять спикера в целенаправленном битье стекол в палате общин» 79. Тут уж не выдержали даже те англичане, которые были благожелательно настроены к СССР. Ванситарт в жестком тоне выразил протест послу Майскому 80. Посол Британии в Москве Эсмонд Овий предлагал снова разорвать дипломатические отношения с Советской Россией 81. Редчайший в дипломатической практике случай, когда посол предлагает разорвать отношения со страной, в которой он аккредитован. Общественное мнение в Англии поддержало бы такой шаг, но все, можно сказать, обошлось. Правда, Британия приняла санкционный билль в отношении Советского Союза, отложила подписание нового двухстороннего торгового соглашения, и торговля с СССР была фактически приостановлена. Но в возникшей ситуации это были минимальные издержки.

В Москве Литвинов крутился, как мог. Он убеждал Овия, что «не следует позволять единичным случаям ущемления (прав) частных граждан влиять на политические и