Бог хочет видеть нас другими - Татьяна Олеговна Беспалова

— Он мёртв, — отчётливо произнёс огромный Виллем Ценг.

— Зачем называть живого человека мертвецом? Заткнись, он тебя слышит.

И Соломаха склонился над селюком.

— Слышь, братан, не слушай его. Ты выкарабкаешься. Сейчас мы тебя вынесем. Воина вызывает Солома. У меня раненый. Его надо нести в кунг.

В ответ рация издала протяжный змеиный шип.

— Солома, Солома, здесь Птаха. Вижу тебя. Иду к тебе.

— Ptaha? Is that the pretty boy with the blue eyes? Is he coming here? What a charm![30]

— Слушай, братан. Я потихоньку переверну тебя на спину. Эй! Слышишь?

Соломаха подхватил раненого под мышки и попытался приподнять. Мужик в возрасте под пятьдесят, не тощий, не низкий, оказался невероятно тяжёл. Гранитная глыба, не человек. Подоспевший Птаха ухватил раненого за ремни разгрузки.

— Отключка. Он вырубился, — проговорил Виллем Ценг.

Соломаха и Птаха поднатужились. Раненый дёрнулся, завопил. Каким-то странным образом он вывалился из предсмертного оцепенения. Его тело била крупная дрожь.

— Лучше пристрелить. Это гуманно, — комментировал Виллем Ценг.

— A pitiful sight. But why kill? I have a good analgesic. For a while, your friend will turn into a vegetable[31].

Произнеся это, капеллан извлёк из кармана разгрузки маленький пакетик из пергаментной бумаги и, поигрывая мышиными глазками, протянул его Птахе.

— Что говорит этот дрищ? — спросил тот.

— Он предлагает тебе наркоту, — отозвался Соломаха.

— What is drisch? — поинтересовался капеллан.

— Преподобный Уолли спрашивает. Отвечай, — прогрохотал Виллем Ценг.

Не говоря ни слова, Соломаха выхватил пакетик из руки Уолли Крисуэла, высыпал белый порошок на ладонь. Птаха кряхтя и чертыхаясь придерживал гранитного селюка за плечи. Соломаха поднёс порошок к носу раненого так, чтобы тот смог его вдохнуть.

— Ваш обезбол — говно, а порошок Уолли — вещь, — внятно произнёс Виллем Ценг.

Раненый прикрыл глаза. Соломаха энергичным движением перевалил его на принесённые Птахой носилки.

— Всё. Тащим его к кунгу…

— Вдвоём не управимся по пням скакать. Дядя больше ста килограмм весит, — проговорил Птаха.

Солома с сомнением уставился на Виллема Ценга. Тот красноречиво развёл руками, а капеллан, наоборот, сунул в карман разгрузки свой пистолет.

— Our friends need help. Come on, William, take it[32], — скомандовал капеллан.

— Темны дела твои, The Reverend![33]

Сказав так, Виллем Ценг ухватился за дюралюминиевые брусья носилок. Соломаха и Птаха взялись с другой стороны. Тронулись потихоньку. Капеллан следовал рядом, как привязанный.

Короткие ножки капеллана не приспособлены для ходьбы по заваленному буреломом лесу, и оттого он постоянно отстаёт, а отстав, переходит на бег и забегает вперёд, и засматривает в глаза Птахи, сдвигая на затылок свой шлем. Глаза у капеллана тёмные, пуговичные, как мыши-землеройки, нос длинный, заострённый, багрового оттенка, лицо гладкое, безволосое и безвозрастное. Наверное, так и выглядят настоящие черти. При виде этого лица Птаха крестится не по православному канону, левой рукой, потому что правая его сжимает брусок носилок. Но и такое крестное знамение отгоняет беса. Он спотыкается, произносит своё неизменное «Oh, you fucking devil!» и отстаёт. Соломахе от всего этого весело, но он прячет ухмылку в бороде.

— Соломаха!

— А?

— Зачем они это?

— Что?

— Зачем помогают?

— Не ведись. Это настоящие черти. Вчера из ада вылезли. И молчи. Они всё понимают.

— Как же! По-моему, этот капеллан тупой, как крыса…

— Заткнись! Крысы — умнейшие из животных… Эй! Англичане! Опускаем носилки. Будем грузить его в этот кунг…

— Я — чех, — важно заметил Виллем Ценг.

— Po materi, — уточнил капеллан. — Po otzu — semit…

— Сам ты жид! — рявкнул Виллем Ценг, да так, что Птаха едва не уронил свою ношу.

— And I am Scotsman… — возразил капеллан.

Соломаха усмехался в бороду и думал только о своём автомате, который беспомощно болтался за спиной. Они дружно опустили носилки на землю, и Соломаха тут же схватился за автомат. И не напрасно.

— Dostrel tut? — пропищал капеллан.

— Что за хрень он несёт? — вывернувшийся из-за кузова кунга Свист вытаращил глаза.

— Преподобный Уолли Крисуэл говорит, что удобней помочь вашему другу тут. Его удобней везти сразу в морг. Сначала госпиталь, а потом всё равно морг — не рационально…

Рыжий Виллем Ценг устало выдохнул. Казалось, длинная фраза утомила его больше, чем переноска тяжестей по бурелому.

Щёлкнул предохранитель автомата. Преподобный с ловкостью ковбоя выхватил свой пистолет. Соломаха надвинулся на Виллема Ценга.

— Отставить! Оружие на предохранитель! — взревел Воин. — Солома! Два шага назад. Марш!

Соломаха сник.

— Командир, да ты слышал ли, что они говорят? — взвился Птаха.

— Твоё преподобие, что ты несёшь? Мы православной веры и в твою баптистскую не перейдём. Тем более в педе… в геи.

Капеллан застрекотал, борзо стреляя бусинами-глазами. Зацокал, закурлыкал, двигая красным своим носом.

— Он говорит: так рацио. Лечить такого не надо, — подытожил Виллем Ценг.

Воин нахмурился.

— Эй, как там тебя? Ценг?

— Моё первое имя Виллем, второе — Ценг, а фамилия Колодко. Я из Лодзи.

— Из Лодзи? Ну-ну… А знают ли в Лодзи, что такое, положим, деревня Старые Кривотулы в Ивано-Франковской области? Нет? А что такое накопительный эффект?

Виллем Ценг переводил капеллану, на взгляд Соломахи, слишком коротко. Многое опускал, собака.

— Так вот. Я тебе объясню, а ты перетолкуй преподобному следующее. Если из какой-нибудь деревни Старые Кривотулы Ивано-Франковской области на войне уже погибли пять мужиков, то в следующий раз военкомов из областного центра могут встретить по бандеровскому обычаю — картечью. А это значит, что достреливать вам будет уже некого и придётся стреляться самим. Уяснил?

Каппелан важно закивал, надвинув низко на лоб свою смешную каску, но Воин уже отвернулся от него:

— Грузим его, ребята. А вон ещё несут. Клоун старается. Наверное, тоже его земляки-селюки. Спасаем это дерьмо, ребята! Попомните моё слово: с Винницы и Ивано-Франковска нам пополнения не видать.

— Эх! Опять от крови и говна кунг отмывать… — вздохнул Птаха.

Но долго расстраиваться ему не пришлось.

— Выход! — рявкнул во всю мощь своей глотки Соломаха. — Ещё выход!

— Пацаны, в укрытие! Хрен с ними…

Они кинулись к земляной норе. Все, кроме Клоуна. Этот с криком «Що ж ви, паны, робите!» заскочил в кабину кунга, завёл движок и помчался по кромке поля, по разъезженной рыхлой грунтовке, рискуя застрять, сделаться неподвижной мишенью. В кузове за его спиной в крови и бреду метались на ухабах трое раненых бойцов. И Клоун, сам получив лёгкое осколочное ранение, на ободах, двоих из них довёз до санчасти живыми. Через пару дней, с перевязанным плечом, но бодрый и весёлый, он пригнал подновлённый кунг обратно на позиции.

* * *

А потом и их, и сильно