«Офицерство волнуется…» Российский офицерский корпус и публичная политика в 1905–1914 годах - Антон Юрьевич Фомин

трех полках и отдельном резервном батальоне. В 1894–1896 гг. Михайлов служил при Главном штабе. После окончания академии был отправлен в уже четвертый по счету полк, но там практически не появлялся, пытаясь устроиться воспитателем в Александровский кадетский корпус, а затем провел год в отпуске за границей. С 1901 по 1904 г. он снова состоял при Главном штабе: сначала в Военно-исторической комиссии, а затем в Военно-статистическом отделении. 7 января 1905 г. был назначен в офицерский резерв действующей армии, но на театр боевых действий, по всей видимости, не спешил, прибыв к месту службы только 1 апреля. Служил в управлении генерал-квартирмейстера при главнокомандующем[133].

Петр Михайлович Михайлов

Фотограф А. А. Семененко

Как видно, Михайлову не удавалось где бы то ни было закрепиться и выдвинуться по службе. Его карьера буксовала. На 26-м году службы он имел всего лишь чин капитана. Здесь бы не пришлось удивляться, будь он заурядным пехотным офицером без академического образования. Но ведь к этому времени и окончившие Академию генштаба «по 2-му разряду» обыкновенно уже имели штаб-офицерский чин. Вероятно, виной всему был характер Михайлова и, в частности, его нечистоплотность в денежных делах. В период своей службы при Главном штабе Михайлов постоянно занимал деньги у сослуживцев. И не отдавал. На него поступали жалобы о неуплате долгов. Михайлов сумел одолжить денег даже у своего начальника – генерала Д.К. Гершельмана, причем и ему тоже не вернул[134]. Кроме того, на него во множестве поступали исполнительные листы о взыскании долгов в судебном порядке. В 1909 г. за Михайловым все еще числился долг в ссудную кассу при Главном штабе[135]. Во время прикомандирования к штабу войск Дальнего Востока Михайлов заведовал «писарской командой» и «был отчислен от этого штаба вследствие неудовлетворительности работы и неумения вести денежные дела команды»[136]. Наконец, по словам сокурсника, Михайлов пользовался «весьма нелестной репутацией» среди слушателей Академии Генерального штаба[137]. Скорей всего, не последнюю роль в этом сыграла привычка брать взаймы и не возвращать. Если Михайлов все время вел себя подобным образом, то нетрудно понять, почему он так часто менял места службы, нигде не сумев завоевать расположение начальства и сослуживцев. Но при этом он никогда не подвергался официальным служебным взысканиям и имел право на получение «знака отличия беспорочной службы»[138].

Первым материалом, относящимся к деятельности Государственной думы, на страницах «Инвалида» была заметка в рубрике «Внутренние известия». Там в восторженных выражениях описывался торжественный прием в Зимнем дворце, на который были приглашены депутаты. Непосредственно к народным избранникам относилось всего несколько строк, но зато весьма патетических: «Какое громадное разнообразие социальных положений, образовательного ценза и наружного вида представляли собой эти представители великого народа. Среди них были люди всех сословий, но по преимуществу крестьяне»[139]. Создавалась иллюзия единения монарха с народом. В этом заключался один из символических смыслов церемонии в Зимнем дворце и именно так ее следовало преподносить ведомственным изданиям.

По мере того как определялось «лицо» народного представительства, менялась и тональность репортажей Михайлова. Пытаясь по возможности сохранить приличествующую официальному изданию форму сухого, беспристрастного отчета, он всеми силами стремился создать максимально непривлекательный для читателей «Русского инвалида» образ Первой думы. И делал это довольно искусно. Стараясь избегать оценочных суждений, нигде прямо не высказывая свою позицию, он как бы представлял на суд читателя объективную картину думских заседаний. На самом деле за этим скрывались журналистские манипуляции со смыслами речей депутатов.

Получал ли Михайлов редакционные инструкции относительно того, какое направление должны принять репортажи? Может быть. Однако подобная репрезентация Думы первого созыва, как будет видно из дальнейшего, вполне соответствовала политическим симпатиям самого Михайлова.

По большей части состоявшая из оппозиционных элементов Первая Дума, очевидно, не могла вызвать симпатию у правительственного органа, каковым являлся «Русский инвалид». Соответственно, задачей газеты являлась дискредитация ведущих фракций Думы. Особую неприязнь «Инвалид» питал к Трудовой группе и ее лидерам А.Ф. Аладьину и С.В. Аникину. Не больше положительных эмоций газета испытывала и по поводу нахождения в Думе представителей социал-демократической партии – в основном кавказских меньшевиков. В «Русском инвалиде» присутствовал общий критический настрой, но по отношению даже не к самой идее народного представительства, получившей «высочайшее одобрение», а к конкретному его составу – отдельным депутатам, политическим партиям и фракциям.

Позиция редакции выражалась прежде всего в комментариях и ремарках, сопровождавших пересказ речей депутатов. Как правило, эти комментарии касались не самого содержания речей, а ораторской манеры и риторической формы. По поводу выступления депутата из социал-демократической партии Церетели: «…он настолько не стесняется в выборе выражений относительно министров и сенаторов, что председатель дважды очень резко останавливает оратора»[140], – говорит «Рамишвили (тоже социал-демократ. – А. Ф.), еще не успевший в предыдущие заседания исчерпать весь свой запас резких нападок на деятельность властей и существующий строй»[141]. «От трудовой группы выступает еще оратор Заболотный, который цветистыми, напыщенными фразами, рассчитанными на внешний эффект в ущерб внутреннему содержанию, местами в слезливом тоне говорит об эксплуатации крестьян всеми другими сословиями страны»[142]. Депутат Тениссон «говорит длинно и скучно». Встречались обобщенные характеристики: «Говорят (вернее, читают по бумажке) большинство крестьян, многие из них принадлежат к трудовой группе»[143]. Отмечались бессодержательность, однообразность и демагогичность речей депутатов, их малая практическая польза: «Больше часу говорит Массониус, говоривший не столько по существу дела, сколько отклоняясь в сторону от обсуждаемого вопроса»[144]. В таком же роде: «Говорят: Шефтель, кн. Баратов (недавно прибывший с Кавказа), Сафонов – все они лишь критикуют действия администрации, не говоря ничего нового»[145]. Еще: «Речь его (Аникина. – А. Ф.) – повторение прежних речей с очень небольшими дополнениями относительно взглядов, высказанных ораторами других партий. Он яркими красками описывает нужду и безвыходное положение крестьян»[146]. Характерная передача выступления лидера трудовиков: «Аладьин не пропускает ни одного заседания, чтобы не разразиться громом и молнией по адресу пустой министерской ложи <…> он ни на минуту не забывает и о министерской ложе, в театральной позе, полуобернувшись в сторону нее, он вновь разражается бранью по адресу сидевших в ней, и уже в такой форме, что председатель останавливает чересчур расходившегося громовержца. Конечно, единомышленники поддерживают товарища дружными аплодисментами»[147].

Схожим образом выступления членов Трудовой группы передавались в консервативном «Новом времени»: «Следующие ораторы гг. Рыжков, Жилкин и Аладьин своими громкими и благородными, но, к сожалению, малосодержательными фразами, все время срывают аплодисменты и довольно бурные. Г. Рыжков начинает с требования “убрать гнилые бревна с