Война моторов. Крылья советов - Андрей Михайлович Мелехов

громкими отставками. В частности, осенью 1944 года после очередного конфликта командовать полком был отправлен генеральный инспектор Ягдваффе Адольф Галланд. Но следует ли из этого, что лётчиков-истребителей Люфтваффе действительно можно было подозревать в «низкой агрессивности» и даже трусости – как это делал их начальник? Совсем необязательно. Но почему в таком случае не «делить на три» и соответствующие претензии Сталина?.. Геринг, по крайней мере, являлся авиатором, одним из лучших асов Первой Мировой войны и обладателем высшей награды за храбрость кайзеровской Германии. При всех реальных и приписываемых ему недостатках он всё же гораздо больше разбирался в специфике работы авиации в целом и истребителей в частности, чем Иосиф Джугашвили, никогда не воевавший и поднимавшийся в воздух лишь несколько раз в качестве ВИП-пассажира.

Подводя итог краткому обсуждению темы морального состояния советских авиаторов летом 1941 года, хотел бы предложить читателям свой предварительный вывод: истина находится где-то посередине. Да, среди советских лётчиков всегда имелись, скажем так, «недостаточно храбрые» или психически неустойчивые люди. Таких, по-видимому, стало больше после первых страшных поражений и тяжёлых потерь: как отмечали те же немцы, многие советские пилоты «потеряли веру в себя». Факты откровенного проявления трусости или не столь бросавшегося в глаза нежелания подвергать себя излишнему риску, скорее всего, были нередким явлением и – с большей или меньшей частотой – случались на протяжении всей войны практически во всех авиаполках. Но было ли данное явление настолько распространённым, чтобы оказать решающее влияние на действия советской авиации летом 1941 года, а также на более поздних этапах конфликта? Не думаю. О том, что дело с боевым духом у «сталинских соколов» обстояло далеко не так плохо, как это пытаются представить бывшие гитлеровские генералы и некоторые современные российские историки, говорят тяжёлые потери Люфтваффе на Восточном фронте (не сами же эти самолёты падали), никем не оспариваемое мужество пилотов советских бомбардировщиков и штурмовиков (с какой стати трусами должны были быть их коллеги-истребители?) и тот факт, что встречавшиеся время от времени проявления малодушия и трусости в конечном итоге никак не повлияли на результаты деятельности авиации союзников СССР. Англо-американский термин Lacking Moral Fiber (в боевых документах часто используется его аббревиатура LMF) можно приблизительно перевести как «отсутствие морального стержня». За годы войны 2898 лётчикам, штурманам и стрелкам британских «бомберов» (эквивалент полностью укомплектованных экипажей 414 тяжёлых бомбардировщиков «ланкастер» или «галифакс») был поставлен диагноз «combat stress», который я переведу как «нервный срыв в боевых условиях» («The Second World War», с. 445). Этим ребятам ещё повезло. Дело в том, что обычно британское авиационное начальство наотрез отказывалось признавать медицинскую природу неспособности того или иного члена экипажа стратегической авиации продолжать службу в боевых частях. Большинство «сломавшихся» лётчиков, штурманов и стрелков отправляли не в санаторий, а под суд (а потом, если повезёт, в пехоту или на тяжёлые работы). Скажем, подобная судьба наверняка постигла троих военнослужащих из 5-й группы Бомбардировочного командования, которые выпрыгнули из уже шедшего на взлёт (!) самолёта («Bomber Command», с. 272).

По мнению историка М. Гастингса, за время войны каждый десятый член экипажей британской стратегической авиации был потерян (списан по состоянию здоровья или осуждён) из-за того, что на каком-то этапе у него «сдали нервы» (там же, с. 269). Это очень много: ведь речь идёт о примерном численном эквиваленте всех экипажей советской авиации дальнего действия на пике её мощи в мае 1945 года. Не забудем и о том, что все члены экипажей Бомбардировочного командования были добровольцами… У американцев ситуация с моральным состоянием войск оказалась ещё более острой. Так, в сухопутных войсках США, воевавших в Европе, на каждых двух раненных военнослужащих приходился один с тем или иным видом психического расстройства, ставшим прямым результатом участия в боевых действиях («Eighth Air Force», с. 128). И хотя на протяжении всей войны боевой дух авиаторов США в целом находился на более высоком уровне, чем у их коллег-пехотинцев, аббревиатура LMF была им знакома в ещё большей степени, чем англичанам. Так, в течение 1943–1944 годов около 90 экипажей американских стратегических бомбардировщиков (то есть эквивалент полноценного авиакрыла (дивизии) ВВС США) предпочли приземлиться в нейтральных странах – Швеции и Швейцарии – и быть интернированными до конца войны, чем продолжать участие в боевых действиях («The Second World War», с. 572). Только в июле 1944 года – уже после весеннего разгрома германской истребительной авиации и высадки союзных войск в Нормандии – в Швейцарию улетели 45 стратегических бомбардировщиков и один истребитель «Мустанг» («Eighth Air Force», с. 333).

Тем не менее все эти «негативные проявления» (так их охарактеризовали бы на советском «новоязе») ни в коем случае не говорят о том, что англичане и американцы были сплошь трусами и слабаками. Повторюсь: это никак не повлияло на ход и конечные итоги стратегического воздушного наступления союзников на Германию и Японию. Уверен, что то же самое можно сказать и о советских ВВС военной поры. Как совершенно справедливо отмечают многие англоязычные авторы, храбрость и готовность терпеть нечеловеческие лишения – это духовная субстанция, запасы которой в случае того или иного индивидуума всегда имеют конечный предел. То, что нервы германских и советских пилотов истребителей, бомбардировщиков и штурмовиков выдерживали порой по 5–6 лет почти непрерывного участия в боевых действиях, заслуживает всяческого уважения. То, что у многих из них на каком-то этапе запас душевных сил иссякал, заслуживает понимания и сочувствия.

Говоря о морально-психологическом состоянии Красной Армии в июне 1941 года, я хотел бы упомянуть об одной своей гипотезе. Речь идёт о том, что с некоторой долей условности можно назвать «синдромом застигнутого врасплох бандита». Поясню, о чём идёт речь. Я уже писал об удивительном парадоксе первых часов и дней войны: с одной стороны, практически все военнослужащие Красной Армии (от представителей высшего военного руководства до рядовых бойцов) прекрасно знали о неуклонно приближавшемся столкновении с Германией и её союзниками, а с другой – они были «изумлены» и «потрясены», когда немцы умудрились напасть первыми. Причина всеобщего «изумления» проста: советских военнослужащих готовили к первому удару, а другие варианты даже не рассматривались. В этой ситуации какая-то (думаю, что меньшая) часть солдат и командиров Красной Армии верила (или хотела верить) в справедливый характер «освободительного» похода в Европу. Почему меньшая часть?.. Мы не должны забывать о том, что благодаря развёрнутой в СССР ещё летом 1939-го мощной пропагандистской кампании до ранней весны 1941 года немцы считались союзниками и даже «братьями по оружию», а освобождать от их ига в указанный период никто никого не собирался. Развернуть сформированное