Война моторов. Крылья советов - Андрей Михайлович Мелехов

в войсках представление на 180 градусов за каких-то четыре месяца оказалось не самым простым делом. Об этом свидетельствуют многие мемуаристы (в частности, Ю. Никулин): политруки и газетчики даром свой хлеб не ели. Отсюда и моё предположение о том, что совершенно новая концепция – «освобождение» Запада от являвшихся до недавнего времени друзьями нацистов – была встречена скептически большей частью личного состава Вооружённых Сил СССР. Тем не менее, это совсем не означало, что советские солдаты и офицеры не хотели этой войны. Наоборот, к моменту германского вторжения Красная Армия находилась на пике весьма напряжённой программы боевой подготовки и старательно нагнетавшегося милитаристского угара. Так, некоторые очевидцы вспоминали о том, что в середине июня (на этапе известного Заявления ТАСС) Москве даже пришлось «осаживать» и «охлаждать» своих военных на западных рубежах, командируя в войска всяческих лекторов и пропагандистов. Те – к полному изумлению военных, желавших побыстрее начать «освобождение» Европы – вдруг начали талдычить о том, что никакой войны с Германией не планируется, чем, разумеется, ещё больше запутали многих. Но основной вектор настроений в войсках всё же не поменялся: советские солдаты и командиры по-прежнему ждали скорого начала войны и прекрасно знали, что войну эту начнут именно они, а не «внезапно» напавшие немцы. Думаю, при этом многие из военнослужащих Красной Армии собирались отнюдь не «освобождать трудящихся Запада», но (как это было продемонстрировано до войны в ходе аннексии стран Балтии, Бессарабии, Северной Буковины и Западной Украины, а в ходе и после войны – в странах Центральной и Восточной Европы) – «поднимать свой материальный уровень». Или, говоря проще, скупать по дешёвке заграничное барахло, а то и откровенно грабить. Понятно, что «экспроприация» побеждённых не являлась уникальным «ноу-хау» красноармейцев и их командиров – в той или иной степени этим занимались и занимаются военные всех стран (не исключая и американцев, разграбивших музеи Ирака). В то же время пока никто не смог превзойти сталинскую Красную Армию в том, чтобы мародёрствовать столь тотально (вплоть до снятия сантехники), при столь явном попустительстве начальства, и в сопровождении столь чудовищных по масштабам «эксцессов» – изнасилований и убийств. Иными словами, Красная Армия того периода являлась прекрасно вооружённой ордой, а её военнослужащим – иногда намёками, а порой и вполне откровенно – предлагалось компенсировать свои собственные рабство и нищету за счёт «освобождаемых» стран Европы. Парадоксально, но в этой обстановке ситуативными «попутчиками» Сталина стали даже многочисленные представители наиболее пострадавшего от большевизма класса – крестьянства. Поэтому накануне 22 июня Вооружённые Силы СССР представляли собой эдакого коллективного бандита, который собирался сначала убить другого – живущего по другую сторону границы – уголовника-конкурента, а потом изнасиловать и ограбить его семью. Но не вышло: сосед оказался умнее и проворнее, чем казалось, и ударил первым.

Германское нападение вызвало разную реакцию не только в различных слоях советского общества. Так, сравнительно меньшая часть советских военнослужащих (условно назову эту категорию «идейными») вступила в войну без каких бы то ни было «задних мыслей». В их случае «внезапное» вторжение лишь в очередной раз продемонстрировало агрессивную сущность фашизма и необходимость вооружённой борьбы с ним. Представители данной категории воевали «как положено» с первых минут конфликта. Не слишком помешал первоначальный шок и профессиональным военным, служившим в кадровых частях – как в подавляющем большинстве «старых», так и во многих, сформированных в предвоенный период. Успехи и неудачи подобных формирований во многом зависели не столько от имевшегося у них вооружения и качества «человеческого материала» (оба показателя находились на очень высоком уровне), сколько от неблагоприятной стратегической ситуации (Красная Армия разворачивалась не для обороны, а для внезапного нападения), часто недостаточно высокого профессионального уровня непосредственных начальников и многочисленных ошибок вышестоящего командования.

Думаю, ситуация была совершенно иной в случае всех остальных военнослужащих западных округов – представителей той самой «орды». Те, кто ещё вчера с нетерпением ждали начала «освободительного» похода в Европу, после немецкого нападения оказались деморализованы не только быстро достигнутыми Вермахтом успехами, но и подспудным чувством вины и осознанием того, что нанесённый соседом удар оказался упреждающим и, по сути, справедливым. Ибо ничто так не деморализует бандита (в том числе и коллективного), как внезапное крушение его собственных преступных планов. Представьте себе застигнутое врасплох племя каннибалов, планирующих набег на соседей, и вы поймёте, о чём идёт речь. Считаю, что на начальном этапе войны многие солдаты и командиры западных округов расценивали германское нападение как заслуженное наказание за хорошо известные им агрессивные намерения советского руководства и свои собственные низменные мотивы. На это коллективное чувство вины накладывались и другие упомянутые выше факторы – ненависть к большевизму выходцев из тотально репрессированных классов и нежелание представителей многих народов СССР воевать за имперские замыслы Сталина. Этот своеобразный «комплекс вины» прошёл довольно быстро – по-видимому, уже к осени 1941-го. Как мне кажется, это произошло, когда масштаб уже понесённого Советским Союзом страшного «наказания» превысил некий условный «порог справедливости», стихийно определённый общественным сознанием большинства военнослужащих Красной Армии. Да, даже на данном этапе процент не желающих воевать за большевизм и тех, кто изначально воспринимал немцев как освободителей, оставался высоким: иначе на стороне Вермахта, по разным оценкам, не воевали бы до полутора миллионов советских граждан. Вместе с тем в какой-то момент огромное количество тех, кто ещё недавно был готов дезертировать, сдаться в плен или даже перейти на сторону Гитлера, решили «упереться рогом» и остановить зарвавшихся в эскалации «наказания» немцев. Описанным кардинальным изменениям в общественном сознании военнослужащих Красной Армии поспособствовали бесчеловечная политика нацистов на оккупированных территориях и грамотно построенная пропагандистская политика большевиков, вовремя сделавших акцент на народном характере конфликта с Германией. Думаю, именно на этом этапе для подавляющего большинства советских граждан Большая война действительно превратилась в войну Отечественную.

В завершение обсуждения моей гипотезы хотел бы подчеркнуть, что «синдром застигнутого врасплох бандита» не должен был существенно повлиять на моральное состояние ВВС РККА. Дело в том, что подавляющее большинство лётного состава относилось к одной из двух категорий «стойких» – тем самым «идейным» и профессиональным военным. Напомню, что в военно-воздушные силы попадали преимущественно наиболее благонадёжные молодые люди, родившиеся и выросшие после революции и Гражданской войны. Благодаря советской власти многие из них получили образование, начальную лётную подготовку и шанс посвятить жизнь воздухоплаванию. Карьера военного лётчика считалась престижной и гарантировала безбедную жизнь. Вплоть до печально известного приказа Тимошенко «сталинские соколы» справедливо считали себя одним из самых привилегированных массовых «сословий» советского общества – «круче», пожалуй, были только чекисты. Подобное представление о самих себе мало изменилось и к июню