Происхождение Второй мировой войны - Игорь Тимофеевич Тышецкий

Приготовления к ним шли в Германии полным ходом. Человеку, находившемуся в те дни в Берлине, нетрудно было заметить очевидные признаки надвигавшейся войны. Во второй половине дня 25 августа на несколько часов было полностью прервано телефонное сообщение Берлина с Лондоном и Парижем. Были отменены намеченные на 26 и 27 августа, соответственно, празднование годовщины победы под Танненбергом и открытие ежегодного съезда нацистов в Нюрнберге. Находившимся в германской столице военным, военно-воздушным и военно-морским атташе иностранных государств было запрещено покидать город без особого разрешения. 26 августа все германские аэропорты оказались закрыты. С 27 августа в Германии вводилась строгая система снабжения населения продуктами питания и основными потребительскими товарами 34. Все это говорило о том, что война вот-вот должна была начаться. Но... ничего не происходило еще несколько дней. Что же случилось? Посол Гендерсон предположил, что недельная отсрочка произошла в результате его переговоров в Берхтесгадене 35. Твердая позиция Англии, конечно, сыграла в этом свою роль.

Так же, как и позиция Франции. Вот уж кто имел основания «обижаться» на решение Советского Союза заключить пакт с Германией, так это, наверное, французы. В ходе переговоров в Москве они делали все возможное, чтобы прийти к соглашению с Советской Россией. Но им отводилась роль второй скрипки в англо-британском оркестре. После войны Даладье с горечью написал, что «с мая месяца СССР вел одновременные переговоры с Францией и Германией, и в итоге предпочел поделить Польшу, нежели защищать ее, что стало непосредственной причиной Второй мировой войны» 36. По-человечески, конечно, понятна обида человека, просидевшего всю войну в вишистских и германских тюрьмах и в концлагере Бухенвальд, но если вспомнить, сколько возможностей сдержать Гитлера упустило само правительство Даладье?! В любом случае новость о заключении советско-германского пакта вызвала во Франции смятение. Жорж Бонне настойчиво пытался узнать у советского полпреда Сурица, как быть в сложившейся ситуации с франко-советским пактом и «остается ли последний в силе» 37. Но это были уже риторические вопросы.

Правда, надо сказать, что позиция Франции в последние дни мира не выглядела столь же монолитной, как британская. В исторической памяти многих французов слишком глубоко укоренились события жесткого противостояния с немцами предшествовавших десятилетий. Они прекрасно помнили и последствия поражения во франко-прусской войне, и огромные жертвы и разрушения прошедшей мировой войны, когда основная борьба велась на их территории, а Париж не раз подвергался артиллерийским обстрелам с немецких позиций. В массе своей французы совсем не горели желанием сражаться, тем более, как они полагали, за страны Восточной Европы. И если возможное участие Советского Союза в антигитлеровской коалиции еще придавало французам твердость и решимость, то после подписания советско-германского пакта о нейтралитете того и другого заметно поубавилось. Главный пацифист в правительстве Франции, ее министр иностранных дел Жорж Бонне, который сражался и был ранен в годы Первой мировой и потерял на ее полях братьев, считал, что советско-германский пакт и те обстоятельства, при которых он был подписан (позиция Польши), предоставляли правительству возможность отказаться от взятых по отношению к полякам обязательств 38. Бонне поддерживал и глава французской дипломатии Алексис Леже. Но тот давно уже старался не портить отношений ни с кем из многочисленных министров, сменявших друг друга на Кэ д’Орсе. Леже, как от назойливых мух, отмахивался от сообщений французских дипломатов, регулярно сообщавших из Москвы и Берлина о секретных переговорах, которые велись между СССР и Германией, и требовавших скорейшего подписания трехстороннего соглашения. Все эти сообщения, по мнению Леже, были происками немцев, стремившихся внести раскол во франко-советские отношения 39. Впоследствии многие французы посчитали виновным в «дипломатическом Ватерлоо» именно Леже, который умудрялся не замечать угрожающих сообщений вплоть до самого последнего момента 40.

23 августа Бонне попросил Даладье собрать на Рю Доминик министров всех видов вооруженных сил и начальников их штабов для оценки ситуации. Он надеялся услышать нотки сомнения в их сообщениях. Но военные дружно подтвердили, что в целом Франция готова к войне. Конечно, воевать в единой коалиции с Советским Союзом французам было бы значительно легче, но и без его участия у них было превосходство во многих видах вооружений, и лишь в авиации у немцев наблюдалось некоторое преимущество. Французские военные не видели причин, чтобы отказаться от обязательств, данных Польше 41. «У нас имеется достойный паритет (с Германией)», — заключил начальник французского Генштаба генерал Гамелен 42. С учетом военных возможностей Британии и Польши, которая должна была на первом этапе оттянуть на себя основную часть сил вермахта, война не обещала стать легкой прогулкой для Германии. Такие заключения давали возможность премьер-министру Даладье держаться тверже. Правда, Даладье был крайне низкого мнения о польском руководстве. Во главе Польши «стоят дураки, руководствующиеся отжившими свое взглядами Пилсудского», — пожаловался он 21 августа британскому военному министру Хор-Белиша, возвращавшемуся в Лондон с французской Ривьеры на срочное заседание кабинета. В то же время французский премьер полагал, что Италия воздержится от участия в войне, и это «даст нам шанс на начальный военный успех» 43.

Гитлер, конечно, мог и не знать обо всех колебаниях и разногласиях во французском руководстве, но он не мог не учитывать позицию, изложенную послом Кулондром, который более часа беседовал с фюрером днем 25 августа. «В той критической ситуации, которая теперь сложилась, господин рейхсканцлер, — сказал Гитлеру французский посол, — недопонимание может быть опаснее всего. Поэтому, чтобы окончательно прояснить ситуацию, я даю вам слово чести французского офицера, что французская армия будет сражаться на стороне Польши, если эта страна подвергнется нападению. Но я также даю вам слово чести, что французское правительство до самого последнего момента готово будет сделать все возможное для сохранения мира и призвать Варшаву к проявлению сдержанности» 44. Вслед за Гендерсоном Кулондр предоставил Гитлеру самому выбирать — начинать европейскую войну или попробовать решить вопрос о Данциге и коридоре путем мирных переговоров с Польшей.

События, между тем, развивались своим чередом. 25 августа посол Польши в Лондоне Эдуард Рачиньский подписал так называемый Договор о военном союзе с Англией. Если в начале апреля англичанам пришлось долго убеждать Бека в необходимости соглашения о взаимных гарантиях и стороны ограничились тогда устными заявлениями, то теперь польское руководство само уполномочило своего посла поставить подпись под политическим соглашением. Однако военная его составляющая оставалась неподписанной вплоть до 4 сентября 45. Отчасти это объяснялось тем, что понимание неизбежности военного конфликта с Германией заставляло